Михаил Шолохов - Пастух

- Теляты, дедушка, оттого дохли, что ветеринара не позвали.

- Жили раньше и без ветинара вашего... Ученый ты больно уж... Лоб бы свой нечистый крестил почаще, и ветинар не нужен был бы.

Михей Нестеров, ворочая глазами, выкрикнул:

- Сыми с переднего угла нехристя-то!.. Через тебя, поганца, богохулыщика, стадо передохло.

Гришка побледнел слегка.

- Дома бы распоряжались... Рот-то нечего драть... Это вождь пролетариев...

Накочетился Михей Нестеров, багровея, орал:

- Миру служишь - по-нашему и делай... Знаем вас, таких-то... Гляди, а то скоро управимся.

Вышли, нахлобучив шапки и не прощаясь.

Испуганная глядела на брата Дунятка.

А через день пришел из хутора кузнец Тихон - телушку свою проведать.

Сидел возле шалаша на корточках, цигарку курил, говорил, улыбаясь горько и криво:

- Житье наше поганое... Старого председателя сместили, управляет теперича Михея Нестерова зять. Ну, вот и крутят на свой норов... Вчерась землю делили: как только кому из бедных достается добрая полоса, так зачинают передел делать. Опять на хребтину нам садятся богатей... Позабрали они, Гришуха, всю добрую землицу. А нам суглинок остался... Вот она, песня-то какая...

До полуночи сидел у огня Григорий и на шафранных разлапистых листьях кукурузы углем выводил заскорузлые строки. Писал про неправильный раздел земли, писал, что вместо ветеринара боролись стрельбою с болезнью скота. И, отдавая пачку сухих исписанных кукурузных листьев Тихону-кузнецу, говорил:

- Доведется в округ сходить, то спросишь, где газету "Красную правду" печатают. Отдашь им вот это... Я разбористо писал, только не мни, а то уголь сотрешь...

Пальцами обожженными, от угля черными, бережно взял шуршащие листки кузнец и за пазуху возле сердца положил. Прощаясь, сказал с той же улыбкой:

- Пешком пойду в округ, может, там найду Советскую власть... Полтораста верст я за трое суток покрою. Через неделю, как вернуся, так гукну тебе...

VI

Осень шла в дождях, в мокрости пасмурной.

Дунятка с утра ушла в хутор за харчами.

Телята паслись на угорье. Григорий, накинув зипун, ходил за ними следом, головку поблеклую придорожного татарника мял в ладонях задумчиво. Перед сумерками, короткими по-осеннему, с бугра съехали двое конных.

Чавкая копытами лошадей, подскакали к Григорию.

В одном опознал Григорий председателя - зятя Михея Нестерова, другой сын Игната-мельника.

Лошади в мыле потном.

- Здорово, пастух!..

- Здравствуйте!..

- Мы к тебе приехали...

Перевесившись на седле, председатель долго paсстегивал шинель пальцами иззябшими; достал желтый газетный лист. Развернул на ветру.

- Ты писал это?

Заплясали у Григория его слова, с листьев кукурузных снятые, про передел земли, про падеж скота.

- Ну, пойдем с нами!

- Куда?

- А вот сюда, в балку... Поговорить надо...- Дергаются у председателя посииелые губы, глаза гвныряют тяжело и нудно.

Улыбнулся Григории:

- Говори тут.

- Можно и тут... коли хочешь...

Из кармана наган выхватил... прохрипел, задергивая мордующуюся лошадь:

- Будешь в газетах писать, гадюка?

- За что ты?..

- За то, что через тебя под суд иду Будешь кляузничать?.. Говори, коммунячий ублюдок!

Не дождавшись ответа, выстрелил Григорию в рот, замкнутый молчанием.

Под ноги вздыбившейся лошади повалился Григорий, охнул, пальцами скрюченными выдернул клок порыжелой и влажной травы и затих.

С седла соскочил сын Игната-мельника, в пригоршню загреб ком черной земли и в рот, запенившийся пузырчатой кровью, напихал...

x x x

Широка степь и никем не измерена. Много по ней дорог и проследков. Темней темного ночь осенняя, а дождь следы лошадиных копыт начисто смоет...

VII

Изморось. Сумерки. Дорога в степь.

Тому не тяжело идти, у кого за спиной сумчонка с краюхой ячменного хлеба да костыль в руках.

Идет Дунятка обочь дороги. Ветер полы рваной кофты рвет и в спину ее толкает порывами.

Степь кругом залегла неприветная, сумрачная. Смеркается.

Курган завиднелся невдалеке от дороги, а на нем шалаш с космами разметанного бурьяна.

Подошла походкой кривою, как будто пьяною, в на могилку осевшую легла вниз лицом.

Ночь...

Идет Дунятка по шляху наезженному, что лег прямиком к станции железнодорожной.

Легко ей идти, потому что в сумке, за спиною, краюха хлеба ячменного, затрепанная книжка со страницами, пропахшими горькой степной пылью, да Григория-брата рубаха холщовая.

Когда горечью набухнет сердце, когда слезы выжигают глаза, тогда где-нибудь, далеко от чужих глаз, достает она из сумки рубаху холщовую нестираную... Лицом припадает к ней и чувствует запах родного пота... И долго лежит неподвижно...

Версты уходят назад. Из степных буераков вой волчий, на житье негодующий, а Дунятка обочь дороги шагает, в город идет, где Советская власть, где учатся пролетарии для того, чтобы в будущем уметь управлять республикой.

Так сказано в книжке Ленина.

1925