Борис Штейн - Донный лед

И все охотно извинили, тем более что человек с БАМа, что у него обстоятельства и что он положил на редакторский стол изящный вымпел с эмблемой мехколонны, маленький шедевр бедолаги Лехи с изображением ковша экскаватора и с буквами "БАМ" и "МК-107".

А редактор уже улыбался, уже благодарил за вымпел и уже спрашивал, чем обязан и как там вообще на БАМе.

- Строим, - сообщил Арсланов, обращаясь теперь уже не к редактору, а к аудитории - там человек пять было в кабинете, - строим, и что характерно, товарищи, построим в срок! Но нам нужна некоторая поддержка, ее надо организовать. Если комсомольцы завода в порядке шефства, сверх плана, в порядке, может быть, всесоюзного субботника...

Редактор был человеком мягким, но в то же время твердым. Мягкость его заключалась в готовности выслушать абсолютно каждого, кто имел что ему сообщить, причем не просто выслушать, а выслушать, согласно кивая головой. Твердость же его заключалась в железном правиле абсолютно ничего не предпринимать без своего заместителя и без согласования в инстанциях. Потому что заместитель обладал завидным качеством: он умел за словом распознать дело, что, увы, не всегда свойственно газетным работникам.

Одним словом, редактор был человеком опытным и приятным, у него было полное, вдохновенное лицо художника, умные глаза философа и манеры дипломата.

И он слушал Арсланова с абсолютным вниманием и сочувствием, и, когда Арсланов в запальчивости не мог подыскать подходящее слово, редактор услужливо ему подсказал, потому что у него все-таки имелся профессиональный запас разных слов и готовых словосочетаний. Однако после окончания пламенной речи приезжего товарища редактор ничего ему не ответил, он только сказал "минуточку", тут же набрал, взяв телефон, короткий номер и сказал в трубку: "Зайди ко мне", ободряюще, почти счастливо улыбнулся. И менее чем через минуту в кабинете редактора появился его зам, и редактор сплавил Арсланова заму.

Едва Арсланов взглянул на зама, как сразу понял, что перед ним человек, которому запросто можно предложить пойти выпить пива с омулем, и, надо сказать, не ошибся. Через полчаса они очень демократично сидели в буфете, и Арсланов, разумеется, не давал платить за пиво и собственноручно разделывал извлеченного из целлофана омуля. Замредактора был худ, скуласт и энергичен. Он сразу решил, что дело может получиться стоящим, с хорошим газетным материалом, что завод, вероятно, сможет в порядке исключения отгрузить комплект изделия в адрес существующей где-то неизвестной мехколонны. Он с удовольствием заедал пиво малосольным омулем, причем справедливости ради надо сказать, что пиво с омулем нимало не влияли на его решение. Больше того: если бы дело явно не выгорало, замредактора ел бы омуля с неменьшим аппетитом. И Арслан Арсланов это прекрасно понимал. И все-таки в буфете разговаривалось как-то проще и мысли гуляли вольней. А кроме всего прочего, Арслан Арсланов просто любил угощать и одаривать. Это была его слабость. И может быть, в этом была его сила.

Так или иначе, дело со стендом для регулировки топливной аппаратуры продвигалось, сверх всяких ожиданий, быстро.

На другое утро они с заместителем редактора, которого звали Федор Петрович (а дружески просто Петровичем), сидели в кабинете секретаря парткома завода, и Арсланов опять излагал свое дело, и был он прекрасен в своем пафосе, вдохновении и хорошем оптимизме, и замредактора Петрович профессионально откладывал в памяти эти его замечательные черты - для будущего очерка. Арсланов и впрямь горел изнутри великим пламенем жизнелюбия, и пламя это не оставило равнодушным секретаря парткома, а позже - и директора завода, который уделил Арсланову, секретарю парткома и заместителю редактора около часа, и Арсланов, изложив свою просьбу, рассказывал вообще о героических буднях БАМа. Причем иногда он делал паузу и хорошо улыбался, прикрыв глаза, и было понятно, что он вспоминает в эти моменты стройку и своих боевых товарищей по работе, своих соратников и друзей, и замредактора Петрович, пользуясь паузой, что-то писал в блокноте. Арсланов же вспоминал в эти моменты не только товарищей по работе, но и официантку Марину с родинкой, как у мадам Помпадур, и этому не следует удивляться, поскольку воспоминания эти были исполнены утренней свежести и питали его вдохновение, принося, таким образом, косвенную пользу делу.

Одним словом, директор, человек решительный и распорядительный, тут же вызвал начальника планового отдела и начальника отдела материально-технического снабжения, и на молниеносном этом совещании было выяснено, что возможность выделить сверхплановый стенд имеется, и Арсланову было предложено незамедлительно телеграфировать в мехколонну, чтобы мехколонна срочно перевела на счет завода необходимую сумму.

Арсланов был взволнован и, извинившись, налил себе воды из директорского графина. Выпив воды, Арсланов слегка захмелел. Он провел красивую ночь, в которой было мало сна и много вина, и сейчас от стакана воды вино вторично ударило в голову.

И Арсланову вдруг захотелось рассказать этим славным людям, как он принимал в Таловке первую технику для мехколонны, как он один из первых...

Но директор поднялся, давая понять, что аудиенция окончена, и Арсланов, сердечно со всеми попрощавшись, откланялся.

Арсланов провел в Красноумске еще десять дней. Он ждал перевода, организовывал контейнер, отгрузку вне всякой очереди и потом три дня отдыхал и наносил визиты вежливости. Он оставил о себе такое приятное впечатление, что все потом вспоминали о нем с улыбкой, и только официантка Марина - с грустным вздохом. И когда подруги спрашивали ее; ну, как твой управляющий трестом - пишет? Она печально качала головой и поправляла:

- Он не управляющий трестом, он замуправляющего...

И как талисмана касалась пальцами изящной брошки из серебра и меха.

УЧАСТОК ВЕСЕЛАЯ. ОКОЛО ГОДА НАЗАД

За что Глеб Истомин сразу невзлюбил Зудина, он и сам не сумел бы ответить. Глеб вообще, на всякий случай не любил почти всех, с кем имел дело. И надо сказать, что жена его Зинаида не составляла исключения. Однажды, еще до получения травмы ноги, Глеб, выпив, признался в этом "зеленому мастеру" Славику. Они сидели на участке Веселая в прорабской половине вагончика, был поздний вечер, даже можно сказать - уже началась ночь, во всяком случае, механизаторы спали уже, как богатыри после сечи, и все четыре вагончика были наполнены храпом и сладкими стонами. А Глебу не спалось что-то, и он решил выпить для облегчения настроения и достал из чемодана спирт, хлеб и лук.

Глеб Истомин не принадлежал к тем людям, которые не могут пить без компании. Мог он прекрасно выпить один, покурить и завалиться спать. Но вид безмятежно спящего "зеленого мастера" (причем на его пухлых губах блуждала ангельская улыбка) раздражал Истомина. И он разбудил "зеленого мастера", своего помощника на прорабском участке, и разлил спирт в две кружки.