Борис Штейн - Донный лед

В настоящее же время нелегко было отыскать добровольца лечь в постель с Валентиной Валентиновной даже в состоянии полного непонимания окружающей реальности, поэтому в настоящее время про Валентину Валентиновну нельзя было сказать, что она гулящая.

Зато гулящей была ее дочь Нинка-повариха, такая же неуемная, как мать, однако, по молодости лет, не успевшая растратить тело, посадить голос и притушить взгляд.

Балок, в котором жили мать и дочь Палей, представлял собой такое место, куда всегда можно было прийти с бутылкой и уйти утром. И хоть искатели несложных приключений имели, как правило, в виду не Валентину Валентиновну, а Нинку, Валентина Валентиновна не обижалась и довольствовалась ролью сводницы - не сводницы, а кого-то вроде товарища по игре. Во всяком случае, пила и веселилась и спать удалялась за занавесочку. Редко, очень редко дело складывалось так, что и в ее закутке, закрыв собой занавесочку, вырастала шатающаяся мужская тень. Редко, но бывало же!..

Была Валентина Валентиновна калибром помельче своей дочери, повадку имела заискивающую, даже можно сказать, была прилипчива, за что и получила свое беззлобное прозвище.

Надо полагать, что у разных людей имеются совершенно неодинаковые понятия о жизненном равновесии, и если с точки зрения, например, Зудина или, тем более, его жены Тамары, балок Валентины Валентиновны представлял собой не что иное, как вертеп, то с точки зрения самой Валентины Валентиновны и, по-видимому, ее дочки Нинки-поварихи, балок их был вполне надежным убежищем для протекания вполне устойчивой жизни.

И только пошатнувшееся здоровье заставило Валентину Валентиновну засомневаться в устойчивости их с Нинкой жизни в том хотя бы смысле, что слишком рано при этой жизни уходят из тела жизненные соки.

Терапевт из поселковой поликлиники нашел в Валентине Валентиновне сильное нервное расстройство и признаки начинающейся гипертонии, выписал лекарства и строго высказался насчет режима.

Но к чести Валентины Валентиновны надо сказать, что мысли ее были заняты не столько своими недугами, сколько возможным в недалеком будущем нездоровьем Нинки; она представила, как у Нинки до срока опадет грудь, поредеет волос и начнется гипертония, и ей стало обидно за Нинку как за дочь и за себя как за мать. И она сказала Нинке: вот что, Нинка, заканчиваем эту пьянку, будем тебя по-хорошему замуж выдавать, а то ты тоже перейдешь на это меню, и показала указательным пальцем со сползшим маникюром на флакон брома с валерьянкой.

И Нинка согласилась идти замуж.

Она вдруг взглянула на мать как бы со стороны, на жалкую, растерянную, никому, в сущности, не нужную женщину, представила себе, что это - ее будущее, и ужаснулась. И захотелось ей в мужья парня скромного и надежного, непьющего-негулящего, такого, например, как Коля Родимов. И она сказала сначала себе "Коля Родимов". А потом сказала матери: "Родимов Коля".

Тут как раз Коля Родимов попал в беду. Работал Коля на "МАЗ-500", небольшой двухосной машине, наряжен он был возить грунт для отсыпки причала на Байкале. Был Коля человек старательный и инициативный, что его в данном случае и подвело, потому что инициатива его оказалась неполезной. Дело заключалось в том, что Коля выехал на линию без аккумулятора. Аккумулятор находился в ремонте, вообще-то он подлежал замене, но нового пока не было.

На поиски новых аккумуляторов отправился неутомимый и неунывающий завгар Арслан Арсланов, и был он в этот момент не то в Свердловске, не то в Усолье Сибирском - где точно, Коля не знал, и хоть Арсланов обычно добывал то, за чем отправлялся, тратил он на это всегда много времени, так что новый аккумулятор был делом довольно далекого будущего. Правда, недавно на промбазе оборудовали так называемый электроцех с аккумуляторным участком. В вагончике. Так что очень могло быть, что ребята-электрики что-нибудь в ближайшее время и схимичили бы. Но простаивать Коле не хотелось, и он тогда проявил свою неполезную, как оказалось, инициативу: он попросил, чтобы его "дернули", и, заведясь, с ходу выехал без аккумулятора, имея в кабине пассажира - электросварщика Забелевича.

Может быть, если бы на месте был Арсланов, он бы не выпустил машину без аккумулятора. Но Арсланов, как уже известно, был в это время в командировке, его временно замещал один из участковых механиков, который одновременно занимался делами участка, одним словом, путевка оказалась подписанной заранее, и Колю выпустили из промбазы. И, конечно, у Коли заглох двигатель. Оказалось, что засорился бензопровод. Коля бензопровод вычистил, топливо стало подаваться, но завести машину было нечем.

И тогда Коля опять проявил неполезную инициативу, и опытный человек Забелевич его не остановил, а, напротив, способствовал. Они вдвоем подтолкнули машину к укосу, который вел прямо в озеро Байкал, полагая, что в самом начале укоса Коля вскочит в кабину, включит скорость и, когда машина заведется, остановится.

Однако Коля в решительный момент сорвался с подножки.

У "МАЗа" подножка неудобная, высокая и внутренняя, и, забираясь в машину, приходится хвататься за дверь или баранку, так что неудивительно, что Коля дал осечку. Сорвавшись, Коля не сдался, а предпринял вторую попытку, но машина уже набрала кое-какую скорость, дверца на ходу стала закрываться, одним словом, все, что Коля сумел сделать, это рвануть влево руль, благодаря чему машина не ушла в чистую байкальскую воду, а свернула влево, и ее, почти не помяв, остановили молодые лиственницы.

Коля же получил травму, потому что левая дверца ударилась о большой валун, в результате чего она оказалась оцарапанной и помятой, а Колина нога сломанной.

У Зудина были неприятности по этому поводу. Мехколонну лишили квартальной премии, а управляющий трестом издал приказ, в котором фигурировали такие слова и словосочетания, как "низкая организация транспортной службы", "техническое обслуживание", "техника безопасности" и, наконец, слово "выговор".

Коля же Родимов лежал в это время в поселковой больнице и тосковал. Тосковал он оттого, что ему здесь, в больнице, было ужасно скучно, и от досады, что так все неладно у него получилось, и от того, что Зудин теперь будет разговаривать с ним сквозь зубы, обливая презрением, а это обидно, потому что Зудина Коля уважал. Сначала Колю навещали товарищи, но как раз тогда ему еще не было скучно, потому что было больно и вообще не по себе. А когда Коля стал потихоньку выздоравливать, визиты стали редкими, а Коле тогда-то как раз и требовалось поговорить о том о сем, например, о той же отсыпке байкальского причала, и так далее.

И тогда Колю впервые навестила Нинка.

Она пришла в больницу и повела носом. Больница была только что отстроена, и больничный запах не успел в ней еще поселиться. В коридоре и в палатах пахло не лекарствами, а смолой.