Дора Штурман - Городу и миру

Чрезвычайно трудно говорить о статье "Образованщина" - ключевой для Солженицына 1974 года. Для его оппонентов - это один из главных объектов критики и поводов для обиды. Статья предельно насыщена мыслями комментатор не может ничем в ней пренебречь, поневоле не сделав разбор неполным. Ее надо перечитать всю, отодвинув от себя распри (потенциально партийные) и попытавшись стать на точку зрения автора. Но и от своей точки зрения никуда не денешься. Так попытаемся хотя бы освободиться от агрессивности в своей позиции. Интеллигентные диссидентские критики "Образованщины" потому так затронуты ею, что они же являются героями и адресатами этой статьи, конец которой сливается с воззванием "Жить не по лжи", переходит в него почти без паузы. Это им (независимо, как им представляется, мыслящим подданным диктатуры) предлагается гласно сделаться духовной элитой общества, а не всего лишь держащими шиш в кармане обитателями болота советской "образованщины" - социального слоя, получившего образование (Солженицын полагает, что начиная с семилетнего, мне представляется, что не менее среднего и то - не всякого, а чаще высшего). Это они призываются сейчас, немедленно, встать на леденящем ветру одинокого противоборства с тотальной ложью - Солженицыну кажется, что противоборства (в середине 1970-х гг.) не смертельно опасного, а на самом деле для многих и многих тогда в перспективе гибельного.

"Но течет обычная жизнь и большинство людей - не святые, а обычные", говорит Солженицын в послании Третьему собору Зарубежной русской церкви в августе 1974 года (I, стр. 182). У большинства тех обычных людей, которыми призыв Солженицына был услышан, он вызвал рефлекс отталкивания. Им тотчас же потребовались рационалистические оправдания неследования этому зову. Потому что, если попытаться претворить его в жизнь до конца (отказаться от всех шагов и высказываний, связанных со всепроникающей официальной ложью), сразу станет ясно, что призыв этот - не для обычных, а для очень сильных, мужественных и убежденных людей, каковых в подсоветском обществе (во всех его слоях) немного. Да и ни в каком обществе их не большинство.

Оговорюсь сразу, что броский термин "образованщина" мне по многим причинам не по душе, хотя для обозначения-характеристики массивной части образованного слоя советского общества он вроде бы и годится. В нем слышится оттенок презрения. Но целый массовый общественный слой, пропущенный несколько раз сквозь тотальную мясорубку, семь десятилетий питаемый ложью и беспощадно подавляемый насилием, не упускающим из виду ни одного независимого шевеления духа, вряд ли заслуживает презрения. История обретения им его нынешнего облика слишком трагична. Может быть, проще было бы сохранить понятие "образованный слой", выделяя в нем обывательское большинство и духовную элиту, или собственно интеллигенцию, что в конечном счете и делает Солженицын? Но термин возник, живет, и мы будем им пользоваться.

"Образованщина" - одно из тех публицистических сочинений Солженицына, в которых проступает его основная жизненная задача - осмысление (художественное исследование) истории российской революции, гибели государства Российского и возникновения на его развалинах беспрецедентного коммунистического новообразования. Совершая это исследование и творя для него новые жанры, Солженицын переосмысливает исторические стереотипы, созданные не только советским официозом, но и дореволюционной интеллигентско-прогрессистской и радикалистской традициями.

Изменение взгляда на дореволюционную Россию и на революцию не могло не привести Солженицына к пересмотру наиболее распространенного взгляда и на дореволюционную российскую интеллигенцию, на ее роль в истории России, революции и СССР.

В работе над этой проблемой (роль интеллигенции в российской истории) Солженицын, как и другие, часто безвестные его современники, нашел блистательную поддержку в "Вехах"(, переживших в послесталинском СССР свое нелегальное второе рождение. Принятые большинством своих интеллигентных читателей в пору своего создания как обскурантистская, оппортунистическая капитуляция перед властью, "Вехи" в 1960-х - 1970-х гг. начали восприниматься частью новых своих читателей как откровение и пророчество, чем они во многом и были. Отношение большинства их интеллигентных современников к авторам "Вех" во многом напоминает нынешнее отношение части диссидентской интеллигенции к Солженицыну, хотя в последнем случае в негативизме присутствуют другие оттенки. Но много и прежних, имеющих общие психологические и мировоззренческие истоки.

Солженицын пишет:

"Роковые особенности русского предреволюционного образованного слоя были основательно рассмотрены в "Вехах" - и возмущенно отвергнуты всею интеллигенцией, всеми партийными направлениями от кадетов до большевиков. Пророческая глубина "Вех" не нашла (и авторы знали, что не найдут) сочувствия читающей России, не повлияла на развитие русской ситуации, не предупредила гибельных событий.

...Но и за 60 лет не померкли ее свидетельства: "Вехи" и сегодня кажутся нам как бы присланными из будущего. И только то радует, что через 60 лет кажется утолщается в России слой, способный эту книгу поддержать.

Сегодня мы читаем ее с двойственным ощущением: нам указываются язвы как будто не только минувшей исторической поры, но во многом - и сегодняшние наши. И потому всякий разговор об интеллигенции сегодняшней (по трудности термина "интеллигенция" пока, для первой главы, понимая ее: "вся масса тех, кто так себя называет", интеллигент - "всякий, кто требует считать себя таковым") почти нельзя провести, не сравнивая нынешних качеств с суждениями "Вех". Историческая оглядка всегда дает и понимание лучшее" (I, стр. 79).

Мне хотелось бы предварить сопоставление двух генераций интеллигенции одним замечанием: не только многие различные черты этим генерациям присущи, но суждены были и качественно, принципиально различные срeды обитания с несопоставимыми параметрами давления на личность и на весь слой. Уже в 1918-1920 гг. начало меняться поведение еще "той", дореволюционной, интеллигенции из-за перелома в свойствах власти, отныне настолько агрессивной и беспощадной, что царским правительствам XIX-XX веков это и не снилось. Обстоятельства изменились так, что невозможно измерять поведение (свойства) людей обеих эпох одной и той же мерой: им противостоят принципиально различные качества жизни. И многие черты подсоветской интеллигенции, в которых она изобличается Солженицыным, предопределены новым и небывалым характером одолевшей общество власти и поэтому общи для интеллигенции всех разноплеменных тоталитарных систем. Вдумаемся во все, что будет сказано ниже о свойствах интеллигенции советской эпохи, и мы увидим, сколь многое в ней предопределено немыслимой ранее тотальностью угнетения. Итак,