Дора Штурман - Городу и миру

"л) Недостатки той прошлой интеллигенции, важные для русской истории, но сегодня угасшие или слабо продолженные или диаметрально обернутые.

Кружковая искусственная выделенность из общенациональной жизни. (Сейчас - значительная сращенность, через служебное положение.) Принципиальная напряженная противопоставленность государству. (Сейчас только в тайных чувствах и в узком кругу отделение своих интересов от государственных, радость от всякой государственной неудачи, пассивное сочувствие всякому сопротивлению, своя же на деле - верная государственная служба.) Моральная трусость отдельных лиц перед мнением "общественности", недерзновенность индивидуальной мысли. (Ныне далеко оттеснена панической трусостью перед волей государства.) Любовь к уравнительной справедливости, к общественному добру, к народному материальному благу парализовала в интеллигенции любовь и интерес к истине; "соблазн Великого Инквизитора": да сгинет истина, если от этого люди станут счастливее. (Теперь таких широких забот вовсе нет. Теперь: да сгинет истина, если этой ценой сохранюсь я и моя семья.) Гипноз общей интеллигентской веры, идейная нетерпимость ко всякой другой, ненависть как страстный этический импульс. (Ушла вся эта страстная наполненность.) Фанатизм, глухой к голосу жизни. (Ныне прислушивание и подлаживание к практической обстановке.) Нет слова, более непопулярного в интеллигентской среде, чем "смирение". (Сейчас подчинились и до раболепства.) Мечтательность, прекраснодушие, недостаточное чувство действительности. (Теперь - трезвое утилитарное понимание ее.) Нигилизм относительно труда. (Изжит.) Негодность к практической работе. (Годность.) Объединяющий всех напряженный атеизм, некритически принимающий, что наука компетентна решить и вопросы религии, притом - окончательно и, конечно, отрицательно; догматы идолопоклонства перед человеком и человечеством; религия заменена верой в научный прогресс. (Спала напряженность атеизма, но он все так же разлит по массе образованного слоя - уже традиционный, вялый, однако с безусловным предпочтением научного прогресса и "человек выше всего".) Инертность мысли; слабость самоценной умственной жизни, даже ненависть к самоценным духовным запросам. (Напротив, за отход от общественной страсти, веры и действия, иные образованные люди на досуге и в замкнутой скорлупе, кружке, вознаграждают себя довольно интенсивной умственной деятельностью, но обычно без всякого приложения наружу, иногда анонимным тайным выходом в Самиздат.)" (I, стр. 80-81. Курсив Солженицына).

Представляется очень симптоматичным и (вопреки иронии Солженицына) обнадеживающим, что многолетняя деятельность власти по лепке как интимно личного, так и общественного сознания, многолетний контроль над мировоззрением граждан не вытоптали полностью их независимой духовной жизни. Если "в ... кружке", то это уже не значит "без всякого приложения наружу". Кружки, организационно никак не оформленные (свидетельствую по многолетнему опыту), иногда достигают и десятков человек, а между кружками неизбежно образуются связи ("микробратства" и "мостики" между ними, как назвал это Д.Панин). В перспективе только такие глубоко оппозиционные к официальному миропониманию кружки со связями между ними могут заполнить пустоты, возникшие в умах и душах людей в результате выветривания из них навязанной свыше идеологии и других ложных вер начала столетия. И "анонимный тайный выход в Самиздат" есть выход не в никуда, а в эти кружки с их взаимосвязями и широкой периферией - то есть тоже в строительство нового (во многом - прежде бывшего, но отвергнутого) миропонимания взамен обезоруживающих человека перед властью духовных пустот. И лишь новое миропонимание предопределит принципиальную новизну поведения многих людей, а не единиц. Автор, чья книга через "микробратства", их связи и окружение укоренилась в Самиздате и Тамиздате, может выступить и с поднятым забралом, положив свое детище на один из госиздатовских столов без риска, что оба - и он, и труд его - будут удушены немедленно, в полном безвестии. О нем хотя бы не умолчат, когда он будет томиться в тюрьме или психзастенке. Путь через анонимность и Самиздат (Тамиздат) не только эффективнее, но и не длиннее пути безвестного автора через открытую акцию.

У меня есть опыт и того, и другого. В 1943-1944 (до июля) годах мы, группка друзей-студентов, работали над осмыслением системы и строя открыто; я успела прочитать три доклада: на студенческом научном семинаре, на кафедре русской литературы и в студенческом общежитии, после чего мы все были арестованы, осуждены и чудом остались живы. Работы наши, юношески незрелые, канули в небытие, и лишь несколько десятков наших тогдашних слушателей сохранили смутную память о них и о нас. После освобождения мне удавалось несколько раз стать центром некоего "микробратства". Я продолжала свои исследования в СССР в течение 29 лет, давала их для прочтения, одним от своего имени, другим - под псевдонимом (об элементах дефальсификации в своей казенной преподавательской деятельности я здесь не говорю, но были и они). И мне до сих пор встречаются незнакомые люди, читавшие в Самиздате мои подписанные псевдонимом работы. Когда возникла реальная угроза второго ареста, я уехала и продолжаю работать здесь. Пусть читатель судит о том, какой способ литературно-исследовательской деятельности для безвестного поначалу работника более эффективен.

Сам Солженицын не пренебрегал конспирацией в течение многих лет. На пресс-конференции в Париже 10 апреля 1975 года (II, стр. 162-185) он говорит:

"У нас в стране, Вы видите, для того, чтобы быть просто писателем, я должен был непрерывно заниматься конспирацией, напряженной, утомительной, просто разрушительной для меня. Это уж так поставлен нынешний русский писатель" (II, стр. 175).

В предыстории коммунизма роковую роль сыграло революционное нетерпение интеллигенции - это предсказано "Вехами" и неоднократно констатировано Солженицыным в "Красном колесе". Не мне из своего безопасного нынешнего далека поучать, но выражу мнение, что вряд ли сегодня есть время откладывать открытые протесты по поводу расправ с неугодными властям людьми и многие другие протестантские акции. Однако же работа по строительству на месте нынешней катастрофической пустоты - понимания (а не только ощущения) настоящего положения дел, понимания пороков идеологии (а не только эмоционального отталкивания от нее) - работа по строительству новых для советского человека взглядов на мир должна быть неторопливой и по возможности не сразу ставящей людей под удар. Но в свете этих соображений, в которых легко можно усмотреть и благовидный предлог уклониться от почти неизбежной безвестной гибели, тем выше подвиг единиц, которые, преодолев естественный инстинкт самосохранения, на эту гибель идут. И Солженицын воздает им должное в своей статье, в ее дальнейшем течении. В начале же продолжается монолог о свойствах и старой интеллигенции, за которой признаются существенные достоинства, и новой, в массе своей уже не интеллигенции, а "образованщины". Перечитаем этот монолог: