Василий Шукшин - Брат мой

Василий Шукшин

Брат мой...

В путанице ферм, кранов и тросов большой стройки де-вушка-почтальон нашла бригадира Ивана Громова. Иван, за-драв голову, кричал кому-то:

-- Смотреть надо, а не ворон считать!

Сверху что-то отвечали.

-- Слезь у меня, слезь... Я тут с тобой потолкую! -- про-ворчал Иван.

-- Вы Громов?

-- А?

-- Громов Иван Николаич?

-- Ну.

-- Телеграмма...

Иван взял телеграмму, прочитал... Посмотрел на девуш-ку, сел на груду кирпичей, вытер рукавом лоб. (Девушка, видно, знает содержание телеграммы, понимающе смотрит на бригадира, ждет с карандашиком и квитанцией, где Иван должен расписаться.) Иван еще раз прочитал телеграмму... Склонил голову на руки.

Подошли двое рабочих из бригады.

-- Что, Иван?

-- Отец помирает, -- сказал Иван, не поднимая головы.

-- Распишитесь, -- попросила девушка.

-- А?

-- За телеграмму...

Иван машинально чиркнул, куда ему показали. Девушка ушла.

-- Наука. -- Один из рабочих взял телеграмму; прочитал.

-- Семен-то... кто это?

-- Брат.

-- Нда...

Подошли еще рабочие.

-- Что?

-- Отец у Ивана помирает.

...Взвыл с надсадной тоской паровоз.

Иван в тамбуре вагона. Курит. Смотрит в окно.

...Сеня Громов, маленький, худой парень, сидел один в пустой избе, грустно и растерянно смотрел перед собой. Еще недавно на столе стоял гроб. Потом была печальная застолица... Повздыхали. Утешили как могли. Выпили за упокой души Громова Николая Сергеевича... И разошлись. Сеня остался один.

...Вошел Иван.

Сеня, увидев его, скривил рот, заморгал, поднялся на-встречу...

-- Все уж... отнесли.

Иван обнял щуплого Сеню, неумело приласкал. Тот, утк-нувшись в грудь старшего брата, молча плакал, хотел остано-виться и не мог... Досадливо морщился, вытирал рукавом глаза.

-- Ладно, перестань. Ладно, Сеня...

-- Он все ждал... кхэх... На дверь все смотрел...

-- Ладно, Сеня.

Братья не были похожи. Сеня -- поджарый, вихрастый, обычно непоседа и говорун -- выглядел сейчас много моложе своих двадцати пяти лет. Ивану -- за тридцать, среднего роста, но широк и надежен в плечах, с открытым крепким лицом, взгляд спокойный, твердый, несколько угрюмый...

-- Ладно, Сеня, ничего не сделаешь.

Сеня высморкался, вытер слезы, пошел к столу.

Иван огляделся.

-- Что же один-то?

-- А кому тут?.. Были. Посидели маленько, помянули и ушли. Вечером тетка Анисья придет, приберется.

Иван закурил, присел к столу, отодвинул локтем тарелку с кутьей. Еще раз оглянулся.

Сеня тоже сел.

-- Поглядел бы, какой он сделался последнее время -- аж просвечивал. Килограмм двадцать, наверно, осталось... А до конца в памяти был.

Иван глубоко затянулся сигаретой.

-- Может, поешь с дороги?

-- Пошли на могилу сходим.

Когда вышли из ограды, Иван оглянулся на родитель-скую избу. Она потемнела, слегка присела на один угол... Как будто и ее придавило горе. Скорбно смотрели в улицу два маленьких оконца... Тот, кто когда-то срубил ее, ушел из нее навсегда.

-- Завалится скоро, -- сказал Сеня, догадавшись, о чем думает брат. -Перебрать бы -- никак руки не доходят.

-- Тут, я погляжу, все-то не лучше.

-- А кому строиться-то? Разъехались строители... города строить.

Некоторое время шли молча.

-- Почему так пусто в деревне-то? -- спросил Иван. -- Как Мамай прошел.

-- Я ж тебе говорю...

-- Да ну, все, что ли, разъехались?

-- Много. А кто есть -- все на уборке.

-- У вас совхоз, что ли?

-- Теперь совхоз... Отделение, а центральная усадьба в Завьялове. Когда колхоз был, поживее было. И район был в Завьялове -- рядом совсем.

-- А сейчас где?

-- В Березовском.

-- А ты шоферишь все?

-- Шоферю. У нас в отделении шесть машин, я -- глав-ный.

-- Механик, что ли?

-- Старший шофер, какой механик.

Пришли на кладбище.

Остановились над свежей могилой, обнажили головы... Мир и покой царства мертвых, нездешняя какая-то тишина кладбища, руки-кресты, безмолвно воздетые к небу в неведо-мой мольбе, -- все это действует на живых извечно одинако-во: больно.

Иван стиснул зубы, стараясь побороть подступившие к горлу слезы. Сеня шаркнул ладонью по глазам.

-- Давай помянем, -- сказал он.

Он, оказывается, прихватил бутылку красного вина и рюмку. Налил брату...

Иван выпил... Помолчал. Склонился, взял горсть влаж-ной земли с могилы, размял в руке, сказал:

-- Прости, отец.

-- Уберемся с хлебом -- оградку сделаю, -- пообещал Сеня. -- И березу посажу.

Налил себе, тоже выпил.

-- Пошли, Сеня. Тяжело. Хоть по деревне пройдемся.

Обратно шли медленно.

-- У тебя в семье-то все хорошо? -- расспрашивал Сеня.

-- Нету семьи, -- неохотно ответил Иван. -- Разошлись.

-- Почему?

-- Потом...

Сеня качнул головой, но больше об этом говорить не ре-шился.

-- Поживешь здесь хоть маленько-то?

-- Некогда, Сеня.

-- Поживи, братка. А то мне одному... Хоть с недельку. А?

Иван переменил тему разговора:

-- Ты-то почему не женишься?

Сеня горестно оживился.

-- Женись... когда они, паразитки, не хочут за меня. У меня душа кипит, -- он стукнул себя в грудь сухим крепким кулач-ком, -- а им -- хаханьки. Пулей прозвали -- и довольны. А я просто энергичный. И не виноват, что не могу на месте уси-деть. Вон она -- недалеко живет, Валька-то Ковалева... По-мнишь, нет?

-- Ефима Ковалева?

-- Но.

-- Так она же вот такая была...

-- А счас под потолок вымахала. Вот люблю ее, как эту... как не знаю... Прямо задушил бы, гадину! -- Сеня говорил скоро, беспрестанно размахивая руками. -- Но я ее допеку, душа с меня вон.

-- Красивая девка?

-- На тридцать семь сантиметров выше меня. Вот здесь -- во, полна пазуха! Глаза горят, вся гладкая... Я как увижу, так полдня хвораю.

-- Выбрал бы поменьше. Куда она тебе такая?

-- Тут на принцип дело пошло. Вот тут оглобля одна рядом поселилась, на сорок три сантиметра выше меня...

-- Кто?

-- Ты не знаешь, они с Украины приехали. Мыкола. Он тоже в нее втюрился. Так тот хочет измором взять. Как уви-дит, что я к ней пошел, надевает, бендеровец, бостоновый костюм, приходит и сидит. Веришь -- нет, может два часа си-деть и ни слова не скажет. Сидит и все -- специально мешает мне. Мне уж давно надо от слов к делу переходить, а он си-дит.

-- Поговорил бы с ним.

-- Говорил! Он только мычит. Я говорю: если ты -- бык, оглобля, верста коломенская, так в этом все? Тут вот что тре-буется! -- Сеня постучал себе по лбу. -- Я говорю, я -- талантливый человек, могу сутки подряд говорить, и то у меня ни-чего не получается. Куда ты лезешь? Ничего не понимает!

Иван узнавал младшего брата. Как только не называли его в деревне: "пулемет", "трещотка", "сорока на колу", "кор-сак" -- все подходило Сене, все он оправдывал. Но сейчас ему действительно, видно, горько было. Взъерошенный, кур-носый, со сверкающими круглыми глазками, он смахивал на подстреленного воробья (Сеня слегка прихрамывал), возбуж-денно крутил головой; показывал руками, какого роста "ог-лобля" Валька Ковалева и как много у нее всего.