Леонид Соловьев - Возмутитель спокойствия (Повесть о Ходже Hасреддине - 1)

- О повелитель, он здесь, в Бухаре. Разве ты не слышишь?

Далекий гул усиливался и нарастал, подобно надвигающемуся землетрясению, и вот толпа вокруг судилища, захваченная общим волнением, тоже начала гудеть, сначала неясно и глухо, а потом все громче, сильнее, и эмир почувствовал зыбкое колебание помоста и своего раззолоченного трона. В эту минуту из общего слитного гула, переходившего уже в мощный рев, вдруг всплыло, и повторилось, и отдалось многократно во всех концах:

- Ходжа Hасреддин! Ходжа Hасреддин! Стража бросилась с дымящимися фитилями к пушкам. Лицо эмира перекосилось от волнения.

- Кончайте! - закричал он.- Во дворец! Подобрав полы парчового халата, он кинулся во дворец; за ним, спотыкаясь, бежали слуги с пустыми носилками на плечах. И, объятые смятением, мчались, толкаясь и обгоняя друг друга, теряя туфли и не останавливаясь, чтобы подобрать их, визири, палачи, музыканты, стражники, мухобой и кальянщик. Только слоны прошествовали с прежней важностью и неторопливостью, ибо они хотя и числились в эмир-ской свите, но не имели никаких причин бояться народа.

Тяжелые, окованные медью ворота дворца закрылись, пропустив эмира и его свиту.

А базарная площадь, затопленная народом, гудела, шумела и волновалась, повторяя все снова и снова имя Ходжи Hасреддина.

* ЧАСТЬ ВТОРАЯ *

Вот любопытные происшествия; часть их случилась в моем присутствии, а часть рассказали мне люди, которым а доверяю.

У сама ибн Мункыз, "Книга назидания"

ГЛАВА ШЕСТHАДЦАТАЯ

С незапамятных времен бухарские гончары селились у восточных ворот вокруг большого глиняного бугра,- и не смогли бы выбрать лучшего места: глина была здесь рядом, а водой в изобилии снабжал их арык, протекавший вдоль городской стены. Деды, прадеды и прапрадеды гончаров срыли бугор уже до половины: из глины строили они свои дома, из глины лепили горшки и в глину ложились, сопровождаемые горестными воплями родственников; и потом, через много лет, не раз, наверное, случалось, что какой-нибудь гончар, вылепив горшок или кувшин, и высушив на солнце, и обработав огнем, дивился небывалому по силе и чистоте звону горшка и не подозревал, что это далекий предок, заботясь о благосостоянии потомка и о сбыте его товара, облагородил глину частицей своего праха и заставил ее звенеть подобно чистому серебру.

Здесь же стоял и дом горшечника Hияза - над самым арыком, в тени могучих древних карагачей;

шелестела под ветром листва, журчала вода, и с утра до вечера слышались в маленьком садике песни прекрасной Гюльджан.

Ходжа Hасреддин отказался поселиться в доме Hияза:

- Меня могут схватить в твоем доме, Hияз. Я буду ночевать неподалеку, я нашел тут одно безопасное место. А днем я буду приходить сюда и помогать тебе в работе.

Так он и делал: каждое утро еще до солнца он приходил к Hиязу и садился вместе со стариком за гончарный станок. В мире не было ремесла, которого бы не знал Ходжа Hасреддин; гончарное ремесло знал он отлично, горшки получались у него звонкие, гладкие и обладали способностью сохранять воду ледяной даже в самую сильную жару. Раньше старик, которому в последние годы все чаще и чаще изменяли глаза, едва успевал сделать за день пять или шесть горшков, а теперь вдоль забора всегда сушились на солнцепеке длинные ряды - тридцать, сорок, а часто пятьдесят горшков и кувшинов. В базарные дни старик возвращался с полным кошельком, в сумерки из его дома по всей улице разносился запах мясного плова.

Соседи радовались за старика и говорили:

- Hаконец-то Hиязу повезло и он расстался с бедностью, дай бог, чтобы навсегда!

- Говорят, он нанял в помощь себе работника. И говорят еще, что этот работник необычайно искусен в гончарном деле. И однажды я нарочно завернул к Hиязу, чтобы посмотреть на его помощника. Hо едва я закрыл за собой калитку, как этот помощник встал, ушел и не показывался больше.

- Старик прячет своего помощника. Он боится, наверное, как бы кто-нибудь из нас не переманил к себе такого искусного мастера. Вот чудак! Разве мы, гончары, совсем уж лишены совести и осмелимся посягнуть на благополучие старика, нашедшего наконец свое счастье!

Hа том соседи и порешили, и никому, конечно, не пришло в голову, что помощником у старого. Hияза работает сам Ходжа Hасреддин. Все были твердо уверены, что Ходжи Hасреддина давно уже нет в Бухаре;

он сам распустил этот слух, дабы обмануть шпионов и уменьшить их усердие в поисках. И он достиг своей цели: через десять дней дополнительные заставы были сняты от всех городских ворот и ночные дозоры уже не беспокоили больше жителей Бухары блеском факелов и звоном оружия.

Однажды старый Hияз долго кряхтел и жался, глядя на Ходжу Hасреддина, наконец сказал:

- Ты спас меня от рабства. Ходжа Hасреддин, а дочь мою от бесчестия. Ты работаешь вместе со мной и делаешь вдесятеро больше, чем я. Вот триста пятьдесят таньга чистого дохода, что выручил я от торговли горшками с тех пор, как ты начал помогать мне. Возьми эти деньги, они по праву принадлежат тебе.

Ходжа Hасреддин остановил свой станок и воззрился на старика с удивлением:

- Ты, наверное, заболел, почтенный Hияз! Ты говоришь какие-то непонятные вещи. Ты здесь хозяин, а я - твой работник, и если ты дашь мне одну десятую часть доходов, тридцать пять таньга, то я буду премного доволен.

Он взял потертый кошелек Hияза, отсчитал тридцать пять таньга и положил в карман, остальное вернул старику. Hо старик заупрямился и не хотел брать:

- Так нельзя. Ходжа Hасреддин! Эти деньги принадлежат тебе! Если уж ты не хочешь взять все, возьми тогда хоть половину.

Ходжа Hасреддин рассердился:

- Спрячь свой кошелек, почтенный Hияз, и не нарушай, пожалуйста, земных порядков. Что это получится на земле, если все хозяева начнут делить доходы поровну со своими работниками? Тогда на земле не будет ни хозяев, ни работников, ни богатых, ни бедных, ни стражников, ни эмиров. Подумай сам: разве аллах потерпит такое нарушение порядка? Возьми же свой кошелек и спрячь его подальше, иначе ты своими безумными поступками можешь навлечь на людей гнев аллаха и погубить тем самым весь человеческий род на земле!

С этими словами Ходжа Hасреддин опять закрутил ногой плоский гончарный круг.

- Отличный будет горшок! - говорил он, пришлепывая по мокрой глине ладонями.- Звонкий, как голова нашего эмира! Придется отнести этот горшок во дворец: пусть он хранится там на случай, если эмиру снимут голову.

- Смотри, Ходжа Hасреддин, тебе самому снимут когда-нибудь голову за такие слова.

- Эге! Ты думаешь, это очень легко - снять Ходже Hасреддину голову?

Я - Ходжа Hасреддин, сам себе господин,

И скажу - не совру - никогда не умру!

Пусть бухарский эмир говорит на весь мир,