Сергей Сиверин - Небо России

- Что вы намерены предпринять, товарищ ротный командир? - давил Чук на Иванушку.

- Товарищ полковник... - Давай, инженер... - Предлагаю в целях повышения дисциплины в батальоне и укрепления боеспособности части кастрировать личный состав. Тогда прекратятся самоволки и "телки". Кастрацию надо проводить в день принятия присяги - это будет торжественно и своевременно.

Крику было много, но кляп сработал. Совещание закончилось много раньше обычного. Вечером два офицера оставили лагерь. За неделю землю на территории лагеря превратили в липкий кисель, выбраться из которого сухим, практически, было невозможно. Растительный слой был полностью уничтожен тысячами сапог и колесами сотен автомобилей. Глина килограммами налипала на хромовые сапоги. С хлюпанием по болоту лагеря, к зеленеющим вдали берегам свободы пробивались два офицера.

- Рихард, впереди еще семьсот дней. Меня вряд ли хватит на половину этого пути. Больше всего бесит молчание в общем-то порядочных людей. Когда человека хотят превратить в послушное животное, молчать нельзя. Бороться мы не можем согласен, но бросить им в лицо то, что думаем - обязаны. За слово правды те перь не расстреляют. Как удивительно сшито, начиная с роты! Командиров рот превращают в кулак, замполиты - глаза и уши, двухгодичник - мозги на трассе, старшина - тряпичный быт, техник - болты да гайки. Есть все, чтобы едва теп лилась жизнь в роте и чтобы она была способна работать. Бестолковщина беско нечных разводов, изо дня в день баланда, тупость совещаний. Еще бы суровую зиму к нашим палаткам, а она не за горами. Уже сейчас нервы на пределе.

- Последний, не надо выть, - сказал Рихард. - Подвывая, терпеть легче.

Лучше не думай обо всем этом. Я решил работать. Заметят, дадут отпуск. Рихард, отпуска имеют свойство кончаться. - Работая, время летит быстрее. Хо рошо, что меня нагрузили материальной ответственностью. Буду делать свое де ло, не замечу, как буду дома.

- Рихард, сколько тебе лет? - Скоро тридцать, Последний. - Меня пригласили поиграть в солдатиков в двадцать пять. Дорога становилась лучше. Лагерь все больше и больше удалялся. Высокая зеленая трава очищала сапоги от липкой гли ны. Идти становилось легче. Вместо грохота моторов воздух наполнился пением птиц. Исчезла вонь выхлопных газов, и только штаны с "ушами" да "селедка" на шее все ставили на свое место.

- Спокойно работать не дадут. В системе "давай, давай" работать опасно. Мы попали в театр полного абсурда. Специалистами руководят Чуки и Геки - апофеоз в театре военных действий.

- Последний, что будешь делать ты? - Ничего! - Сгоришь! Семьсот дней и но чей борьбы не выдержать, - сказал Рихард. - Нас пригласили не дороги строить. Боюсь, что мы их не увидим. Будем мы строить лагерь - мельницу по перемалыва нию человеческих душ на тысячи мест.

Последний отрезок пути шли молча. Приближался город, в котором царила пол ная вахканалия. Люди не ходили строем, а каждый шел по своим делам, и, что удивительно, при этом никто не пел песен. У мужчин воротнички не были застег нуты, так и хотелось кричать с рыком каждому встречному: "Застегнись!"

Стеклянные двери, на дверях человек. Не любят нашего брата с кокардой во лбу. Если бы не слабые женщины, не видать бы нам праздника. Двое поняли дво их, и заскрипели хромовые сапоги на паркете ресторана "Огни". На столе фрукты и овощи, коньяк теплом разливался по всему телу. Легкая музыка, интересные дамы пошли в круг. Желудок в такт музыке издавал одобряющие звуки. Первая вы сохла под кофе. Вторая просто высохла. Подруги, разочаровавшись, упали за столик к мальчикам с юга. Наши программы явно не совпадали. Праздник удавался на славу. Одним словом, гуляли - веселились, а проснулись...

Утро. Сарай с дровами. Я поднялся с кучи дров, перед глазами увидел карти ну. Из "ушей" вывернуты карманы, а на ногах вместо хромовых сапог белые нос ки, лямочки на пуговичках, и никого вокруг. Офицер приказал себе, натягивая фуражку на лоб: "Надо идти к людям". С выполнением было сложнее. Без денег и сапог, в военной форме и белых носках. Шел офицер по городу нестроевым и ду мал: "На какую же улицу я выйду?" Велико было его удивление, когда вышел он к истокам - улица Карла Маркса приняла его и согрела.

Недалеко мужчина колол дрова. - Отец, выручай героя Крита и Нарвика. - Где ж ты так погулял, сынок? - "Огни", батя, до сих пор в глазах мерцают. Ботинки были на ногах, деньги в дрожащих руках и огромное желание служить в сердце.

Водитель смеялся всю дорогу и не взял ни копейки. Полем, полем, полем к "озеру".

- Стой, ты кадровый? - Да. - Посиди на берегу, я освежусь. Буду тонуть, кинь пару солдат в воду. Пусть вытащат. Хотя тонуть не должно. - Хорошо! Во да! Слышишь, у меня к тебе еще просьба будет. Сходи в лагерь мостостроитель ного батальона, спроси Андруса. Скажи ему, что пришел Последний. Он все пой мет, и пускай принесет мои сапоги из радиостанции.

Через двадцать минут на ногах скрипнула новая юфть. - Рихард в лагере? - В машине. Он сказал, что ты пошел провожать женщину. - Истый джентльмен. Чебу рахнулся я вчера. Осуждаешь? - Нет. Даже развеселил. - Ну, а как вы? - Вчера солдата убили в управлении бригады. - Как? - Разбирали старую постройку. Спе шили.

Рухнула крыша и солдата убило. - Ничего не понимаю. Разбирали, рухнуло, так и должно быть. Как солдат погиб? - Разбирали изнутри. Балкой по голове.

- Все ясно! Солдата не убили, а забили! Бойня открыла свой страшный счет во тьме лагерей.

Л А Г Е Р Ь

----------------

-1

Муля - это юмор с болью и злостью обреченных людей. Обязана она своим рож дением лагерям. Пробивалась она из-за частоколов каторги в бессмертных запис ках. Вспомните стихотворные чтения на каторге. "После первой строчки извест ных стихов арестант доходит, наконец, до слова "на небеси". Того только и на до. "Стой! - кричит воспламененный поручик и мигом с вдохновенным жестом, об ращаясь к человеку, поднявшему розгу, кричит: - А ты ему поднеси!"

И заливается хохотом. Стоящие кругом солдаты тоже ухмыляются: ухмыляется секущий, чуть не ухмыляется даже секомый, несмотря на то, что розга по коман де "поднеси" свистит уже в воздухе, чтоб через один миг как бритвой, резнуть по его виноватому телу.

И Смекалов (поручик) уходит от наказания совершенно довольный собой, да и высеченный тоже уходит чуть не довольный собой и Смекаловым... (О поручике) "Одно слово, душа человек! Забавник!"

Бессмертна муля в лагерях. Пробивалась она и через густую паутину колючей проволоки лагерей главного управления. Лозунг Шепчинского на воротах Соловец кого лагеря "Соловки - рабочим и крестьянам". Муля Г.М. Осоргина в памяти на родной. Пробьется она и теперь из-за глухих дощатых заборов, разорвет заборы из колючей проволоки в двенадцать ниток да в несколько рядов и выйдет на суд людской.