А Скалдин - Рассказ о господине Просто

Она проходит где-то там, по коридору, слегка покачиваясь или, может быть, даже подпрыгивая: возраст и упругость тела допускают подобные движения - юбка шевелится, полосы пересекаются и меняют общий рисунок ткани. Может быть, она напевает - не ткань, а "она" (в любовных отношениях слово "она" полноправно).

Досада на непрямолинейность растёт, рука Господина Просто из кармана жилета достаёт часы, глаз смотрит, голова соображает - воздушный путь равен версте - 10 - 15 минут ходьбы; углы домов и улиц выстраивают его в полчаса. В городе очень тихо - извозчиков нег.

Но полчаса преодолимы - непреодолимы досада и ассоциации: правда, карманы не ассоциированы ещё ни с чем, кроме текучей изменчивости общей композиции - несмотря на то, что Господину Просто тридцать лет и он может быть распространителен в своих представлениях, т. е., попросту говоря, уже испорчен нравственно.

Решающим моментом могло быть появление в воспоминании золотящихся кудрей надо лбом и над ушами - встряхивание головы встряхивает и их; губы, слегка накрашенные, не успели появиться и не должны были появляться, так как Господин Просто уже заблудился - в городе незнакомом и находящемся в неизвестно какой стране,- хотя и с признаками европейского комфорта,- это возможно.

II

Если бы всё знание сводилось к точному счёту! Но рябой узор булыжника не обнаруживает графического замысла создателя, и хотя бы приближённых о нём вычислений сделать нельзя. И даже пусть там были бы сплошь четырёхугольники, уложенные рядами правильными и успокаивающими представление ? всё равно большая часть домов отштукатурена, дома разных форм и величин - как сочтёшь их кирпичи?

Разумнее всего было бы спросить прохожих, чтобы они указали дорогу (ведь адрес записан в коричневой маленькой книжке на известной странице, под точной буквой алфавита - алфавит же затвержен с детства). И прохожие были спрошены, но сказанное ими спуталось. Уже нельзя сейчас установить почему. Осталось одно, как оправдание: быть может, именно в тот момент, когда встреченный господин в котелке и рыжеватом пальто объяснял с точностью геометра отношения углов и площадей и рисовал в представлении фигуры, ими образуемые,- и это было как старый школьный урок восемнадцать лет тому назад - впервые появились ноги. Не те, что толклись тогда на этих несчётных камнях, но неизвестно где находящиеся и всё же совершенно ясно видимые: они выставлялись из-под юбки менее чем по колена, но и выше под тонкой тканью обозначались как при ходьбе - упругими, округлыми и соединёнными меняющимся углом. И главное было в счёте и пропорциях - это уже не было скучным уроком школьного геометра - это светилось как второе, позднее знание - ноги не только отливались прекрасной щиколоткой и красивой ступнёй с высоким подъёмом - они создавались как правильно отнесённые к корпусу.

Несомненно, несомненно это было так. Господину Просто не довелось стать практическим художником, и не все мускулы живота он уловил бы в формах движения,- и потому не погрозила тогда возможность разочарования: торжество было, так как была ограниченная полнота мгновенного знания.

Геометр - последователь Эвклида - ушёл, но мысли Господина Просто остались. Улица ещё раз поползла в гору и завернула в каких-нибудь двухстах пятидесяти шагах влево тупым углом - там на острой железной стреле, укреплённой в кованом кронштейне, качался коронованный, но незажигаемый фонарь, а напротив по тротуару прогуливался булочник в белом колпаке, в белом фартуке и в башмаках с остроконечными носками. Лицо его было склонено к тротуару,- он думал непрерывно, а ходил всё поворачиваясь,- от тумбы к тумбе, как маятник.

Ещё ближе, направо от Господина Просто оказался дом с магазином. Магазин был неопределённый, т. е. товар там был совершенно разный, и любой геометр в нём запутался бы: щёточки, платки, одеколон, домашние туфли, кошельки, яблоки, гвоздики для мелких поделок, канцелярские принадлежности, ветчина и прошивки. Товар сосредоточивался отчасти в окнах совсем не магазинного типа, двери были такие же, как и окна - будто в квартиру: три узенькие ступеньки, вверху фигурный скребок для подошв и звонок на проволоке. Но дверь была отперта и полуотворена - когда Господин Просто подошёл к этой двери - календарь обозначал 22 июля 1917 года.

Слепая дверь не могла привлекать внимание прохожих - на улицу глядели окна и то, что было выставлено в них. От двери Господин Просто сделал к ближайшему окну два шага и на высоте своего подбородка у нижнего края покатого выставочного щита увидел щёточку для стирания записей с карточного стола. Она была из белёсой щетины с верхом карельской берёзы с резным и замысловатым венчающим украшением.

Господин Просто не играл в карты, его друзья и знакомые тоже. Щёточка была не нужна для своей прямой цели, но фигура на ней была такая же, как на старых медных кастрюлях, стоявших в буфетной у Господина Просто; львиная голова с сильно высунутым и загибающимся языком - львиная голова в венке из роз.

Господин Просто вошёл в магазин.

Он сказал приказчику:

- Дайте мне, пожалуйста, ту щёточку для стола, которая у вас выставлена в первом окне.

И приказчик, как автомат, отшагнул от прилавка к окну, отодвинул щит и нагнулся под ним: для него там щёточек было много - это Господин Просто увидел только одну.

? Которую прикажете? - спросил приказчик.

- Вот эту,- ответил Господин Просто и тоже нагнулся - он увидел ту, которая ему была нужна, но и не увидел вдруг, так как её там не оказалось.

Приказчик и Господин Просто, оба совершенно уверенные в успехе своих поисков, прорылись на щите минуты три.

- Куда же она могла пропасть? - громко спросил Господин Просто,- я видел её собственными глазами на выставке: быть может, ошибся окном?

Сказал и выпрямился, и обернулся, потому что уловил постороннее движение за своею спиной: в магазин вошёл новый человек - Неизвестный.

Вновь вошедший был брюнет, передняя плоскость его фигуры была слегка вогнута, руки длинноваты и с отполированными ногтями, причём пальцы на них сгибались, как готовые скрючиться, и почти казались очень крепкими и сильными. В походке примечался резкий удар - не то каблука, не то самой пятки.

Привлекал внимание и костюм вошедшего: в рисунчатую полоску, на шевиоте искры - две синие отгоняли третью - красную: первые будто дули изо всех сил - вторая, пыжась, старалась удержаться на месте, затем шляпа с седловиной, с линией верха, падающей назад, как начало бесконечного головного шлейфа.

Господин Просто смутился от своей неудачи, а вошедший сразу уловил его смущение. Он ничего не произнёс, но глаза его уже выразили своё: "что?".

- Посмотрите, пожалуйста, на другом окне,- вновь обратился Господин Просто к приказчику,- быть может, я ошибся окном - щёточка была с львиной головой из карельской берёзы.