Лев Толстой - Полное собрание сочинений. Том 14. Война и мир. Черновые редакции и варианты. Часть вторая

— Простым глазом видно?

— Да вот, вот, — офицер из-за лошади показал рукой на чернеющие массы. Оба помолчали.

— Да, неизвестно, кому завтра живым быть. Много не досчитаются. Ну, да, слава богу, один конец. — Унтер-офицер подошел сказать, что за турами ехать надо.

— Ну да посылай 3-ю роту опять, — сказал офицер неохотно.

— А вы кто же? — спросил он. — Не из докторов?

— Нет, я так, — отвечал Pierre.

— Так вот назад по улице и влево второй поворот, вон где колодезь с палкой-то.

[1055]Pierre поехал по указанию офицера и, еще не выехав из деревни, увидал впереди себя по той дороге, по которой ему надо было ехать, стройно идущую ему навстречу пехоту с снятыми киверами и ружьями, опущенными книзу. Позади пехоты слышалось церковное пение, и, обгоняя его, без шапок бежали [1056]навстречу идущим солдаты и ополченцы.

— Матушку по войску несут!

— Заступницу — Иверскую.

— Смоленскую матушку, — поправлял другой, на бегу говорили ополченцы, и те, которые были в деревне, и те, которые работали на батарее и теперь, побросав лопаты, бежали навстречу церковному шествию. За батальоном, шедшим впереди, шли в ризах священники, один в клобуке с причтом и певчими, за ними солдаты и офицеры несли большую с черным ликом в окладе икону, за иконой и кругом нее, впереди ее со всех сторон шли, бежали и кланялись в землю с обнаженными головами толпы военных. В деревне икона остановилась, священники зажгли вновь кадило и начали молебен.

Pierre, слезши с лошади, сняв шляпу, постоял несколько времени и поехал дальше.

На всем протяжении дороги он направо и налево видел те же войска, с теми же сосредоточенными лицами, принимавшими одинаковое выражение удивления при взгляде на него. «И эти, и эти в числе тех 20 тысяч, для которых уже заготовляют назавтра носилки и койки», думал он, глядя на них. Несколько адъютантов и генералов проехало навстречу ему. [1057]Но все были незнакомые. Они любопытно оглядывали его и проезжали мимо. На повороте в Татаринову двое дрожек парою с двумя генералами, сопутствуемые большим количеством адъютантов, встретились ему. Это был генерал Бенигсен, который ехал осматривать позицию. В числе свиты, ехавшей за Бенигсеном, было много знакомых Pierr’а. Его тотчас же окружили, [1058]стали расспрашивать его о Москве, о том, зачем он здесь, и, к удивлению его, весьма мало удивились, узнав, что он приехал участвовать в сражении. Бенигсен, заметив его фигуру и остановившись у копаемого укрепления, пожелал познакомиться с ним, подозвал к себе и предложил ехать с собой вместе по линии.

— Вам это будет интересно, — сказал он.

— Да, очень интересно, — сказал Pierre.

— Что же касается до вашего желания участвовать, то, я думаю, вам лучше сказаться Светлейшему, он очень рад будет.....

Больше Бенигсен не говорил с Pierr’ом. Он, очевидно, был слишком чем-то взволнован и раздражен в этот день, так же, как и большая часть окружающих его. Бенигсен осматривал всю передовую линию размещения наших войск, делал некоторые замечания, объяснял кое-что бывшим с ним и подъезжавшим к нему генералам и изредка отдавал приказания. Pierre, слушая его, напрягал все свои умственные способности для того, чтобы понять сущность предстоящего сражения и выгоды и невыгоды нашей позиции; но он ничего не мог понять из того, что он видел и слышал. Он не мог понять оттого, что в расположении войск перед сражением он привык отыскивать что-то утонченно-глубокомысленное и гениальное, здесь же он ничего этого не видел. Он видел, что просто здесь стояли такие-то, здесь такие-то, а здесь такие-то войска, которые точно с такою же пользою можно было поставить правее и левее, ближе и дальше. И оттого-то, что это ему казалось так просто, он подозревал, что он не понимает сущности дела [1059]и старательно вслушивался в речи Бенигсена и окружавших его.

<���Тот же человек — Наполеон — решительный, деятельный, быстрый, всегда практический, когда он был нужным орудием в руках судьбы — теперь перед Бородинским сражением ничего не делает, и сражение дается помимо его воли, как бы только силою импита. [1060]Не только он не делает какого-нибудь распоряжения перед сражением, но он даже не в состоянии взвесить и оценить выгоды и невыгоды предложений, которые ему делают: обойти левый фланг русских. Он соглашается на обход, но отряжает туда только Понятовского без более определенных приказаний, как то, чтобы равняться с другими. Мало того, он [1061]то говорит, что боится, как бы не ушли русские, а то говорит, что не лучше ли бы было маневрировать на левом фланге Кутузова. Он отдал свои приказания, т. е. те приказания, которые разумелись сами собой и которые всякий капитан армии отдал бы не хуже, и весь вечер находится в праздности и нерешительности. Он ушел в свою спальню рано, но тут ему приходят [1062]мысли. Он призывает адъютанта Раппа и говорит с ним. О Кутузове, о его медлительности и слабости и надеждах успеха на завтрашний день. О том же: искусство войны есть только искусство быть сильным в данный момент, о том, что la fortune est une franche courtisane, [1063]и пьет пунш. За пуншем обсуживает свое положение, говорит, что оно — опасно, но что у него есть гвардия. Ее надо кормить.

— Дали ли ей сухарей и рису?

— Дали.

— Нет.

Он выходит из палатки. Всё небо в зареве от костров. Вон и костры русские. Он спрашивает у часовых, получили ли?

— Получили.

Уж слышно движение войск на места. Он уходит в палатку и сидит, облокотившись на руки. Рапп, покачивая головой, глядит на него и пьет свой пунш. Он уходит в палатку, и через два часа уж он верхом в сумерках рассвета едет к Шевардинскому редуту. Утро свежее, туча застлала восток, но уже светло. «Буммм», продолжительно раздался один выстрел с правой батареи.>

Он ходил, сморкаясь, под курганом и изредка глядел, [1064]как будто ему нужно смотреть туда. [1065]

Ему видна была церковь Бородина в дыму выстрелов и движения Евгения Богарне; [1066]из-за дыма ему видны дивизии [1067]корпуса Даву, двинувшиеся вперед направо на оконечности флешей, которые видны по дыму русских орудий. [1068]

Трескотня ружей и гул пушек сливаются всё гуще и гуще. «Надо посмотреть пульс, язык», говорит доктор. «Надо узнать, что там». Наполеон посылает. Он ходит, доставая пастильку, кладя в рот и не отвечая на вопросы. [1069]

Адъютант, не доехавши до места, там жарко, убитые, раненые, приехал с известием, что Даву убит. Он молчит. Что ему говорить? Ней за глаза ругает его. Пусть он едет в Париж. Ему повторяют просьбу о подкреплениях.

— Je ne vois pas encore clair sur mon échiquier, [1070]— говорит он, a ничего не понимает и не может понимать из того, что делается. Даву убит, Рапп убит. Он молчит и сердито сморкается. [1071]Еще раз просят войск.