Лев Толстой - Полное собрание сочинений. Том 14. Война и мир. Черновые редакции и варианты. Часть вторая

Положение дела в 12-м часу было следующее: на правой стороне французы подвинулись на полверсту, и та каша, которая прежде происходила на флешах, теперь происходила в овраге перед Семеновским. Влево, где стоял корпус Нея, французы тоже несколько подвинулись. Еще левее против кургана в овраге французские стрелки выгнали стрелявших в них русских и против кургана справа столпились войска Нея, слева войска Богарне, вышедшие из Бородина (о том, что на кургане в одно время забежали войска Бонами, не было известно Наполеону, потому что забежавшие войска с генералом Бонами были большей частью убиты там русскими и скоро опять убежали с кургана). [1129]

Всё, казалось, [1130]должно бы было быть ясно на шахматной доске Наполеона. Русские [1131]налево от флеш до Семеновского уступили числу и силе, надо было послать куда-нибудь побольше солдат на русских и, судя по опыту [1132]сражений (которых было довольно у Наполеона), русские бы побежали, и сделалось бы то, что называется победой. Но Наполеон не посылал своих солдат никуда, а более 20 тысяч стояло у него нетронутого войска.

«Зачем, куда посылать их? [1133]и кто может предвидеть то, что выйдет из того, что я пошлю их», — думал он. Голова его была тяжела, кашель и насморк мучали его. Его знобило, и то странное чувство, похожее на ощущение сновидения, посещавшего его ночью при воспоминании о всех сражениях с самого Немана, опять охватило его. Он не слушал большую часть адъютантов, доносивших ему, но одного он долго подробно расспрашивал о том, много ли потерь у неприятеля убитыми и ранеными? Есть ли взятые пушки и знамена? Есть ли пленные? Адъютант отвечал, что не было ни пушек, ни знамен, ни пленных, как и не было их во всю кампанию.

Русские сдвинулись с прежних мест, но стали на другие, и огонь их точно так же ужасен, и беспрестанно они наступали и сбивали французов с занятых позиций.

Да, это было, как во сне, когда человек размахнулся с тем страшным усилием, которое, он знает, должно уничтожить врага, и ударил врага, [1134]и рука его, бессильная и мягкая, как тряпка, едва дотронулась до него. Опять то же и то же, что было с начала кампании. Войска были те же, генералы те же, он сам был тот же. Он это знал. Он знал, что он был даже гораздо опытнее и искуснее в войне, чем прежде, [1135]даже враг был тот же, как под Аустерлицем и Фридландом, но страшный размах руки падал волшебно-бессильно. Теперь, после двух-трех распоряжений, двух-трех фраз не скакали, как прежде, с поздравлениями маршалы и адъютанты, объявляя трофеями корпуса пленных, des faisceaux des drapeaux et d’aigles ennemis [1136]и пушки и обозы, и не просили только позволения пускать кавалерию для преследования. Не было тех веселых, самоуверенных лиц, не было той своей уверенности, [1137]которая бывала под Лоди, Маренго, Арколем, Иеной, Аустерлицем, Ваграмом и т. д. и т. д.

Кто не видал тех счастливых игроков в апогее их счастия, которые в банке или на рулетке кидают свое золото нечаянно, невольно, и каждый оборот колеса подтверждает их успех, и которые не только сами, но и те, которые держат им 1/10, твердо убеждены, что они выигрывают только потому, что они умеют играть, и кто не видал их же, обдумывающих каждый шаг, соображающих всякую случайность и тем вернее проигрывающих, чем больше они соображают. [1138]

Его знобило, он надел сюртук и, мрачно насупившись, сел на стул.

Проголодавшийся с утра M-r de Beausset подошел к нему и осмелился почтительно предложить его величеству позавтракать.

— Я надеюсь, что теперь уже я могу поздравить ваше величество с победой.

Наполеон молча отрицательно покачал головой.

Полагая, что отрицание относилось к победе, а не к завтраку, M-r de Beausset позволил себе игриво почтительно заметить, что нет в мире причин, которые могли бы помешать завтракать, когда можно это сделать.

— Allez vous promener, [1139]— сказал Наполеон.

Через 10 минут, однако, Наполеон встал и велел себе подать кусок хлеба, который он съел, запивая шамбертоном. [1140]

— Подать мне лошадь, [1141]— вдруг говорит Наполеон, видимо желая преодолеть чувство апатии, давящее его. Он [1142]сел на лошадь, отдал несколько приказаний [1143]о исполнении того, что уже делалось и, окруженный конной гвардией и [1144]свитой, [1145]поехал вперед на поле сражения с намерением нанести этот последний удар русским. Но в это время послышались крики и стрельба [1146]на большой Смоленской дороге. [1147]Там задвигались обозы, [1148]прискакавший адъютант донес, что русские нападают на левый фланг французов.

Наполеон выехал с твердой решимостью нанести последний удар, но теперь вдруг ему приходят бесчисленное количество соображений, одно правдоподобнее другого. Под Аустерлицем ему не приходили в голову никакие случайности, кроме как те, которые он задумал, [1149]и те, которые совершились. Он твердо верил, что будет именно то, что он предпринял, что русские спустятся с Праценских высот и он атакует их центр и прорвет. Он не думал, что русские могут прорвать также его центр, могут откинуть его левое крыло и зайти ему в тыл. Он знал, что будет успех, и обдумал все случайности успеха, и действительность оправдала его. Но теперь он обдумывал слишком многое, бесчисленное количество случайностей представлялись ему, и все были возможны. Русские могли напасть на левый фланг, русские могли отбить его и закинуть за Колочу. Его могло убить шальное ядро и мало ли что могло быть.....

На поле лежали убитые, и раненые стонали, и испуганные и притворные лица окружали его, и те же звуки ядер, прежде возбудительно действовавшие на него, тот же дым, неясность, сознание необходимости делать распоряжения, тяготили его. Впереди те же движущиеся массы в полосах дыма, и трескотня ружей, и гул орудий. Наполеон остановил лошадь и опустил голову. Он не мог остановить того дела, которое делалось перед ним и вокруг него и которое считалось руководимым им и зависящим от него, тогда как он одно желал теперь — уйти от этого дела [1150]и быть свободным. И тут всякую минуту прискакивали к нему с вопросами и донесениями, и та внешняя сторона человека, которая действует, часто независимо от душевной стороны, отвечала на эти вопросы и поддерживала свое значение. Он всё отдавал приказания и делал вид, что он руководит сражением.

На курганный редут были направлены с 3-х сторон французские пушки, русские не успевали относить убитых и раненых, и на место убитых не успевали приходить живые. Французские солдаты пешие пошли к этому кургану, слева и справа поскакали конные, и на этом месте произошло то же, что в 10 часов на флешах, [1151]несколько раз мешались русские с французами, убегали то те, то другие, наскакивали и проскакивали то за русскими французские конные, то за французами русские конные, и, наконец, прежде ушли [1152]те, которых было меньше — русские, но они не убежали и не разбежались, а отошли назад на 400 сажен к Князькову [1153]и оттуда так же стреляли в французов [1154]и иногда надвигались на них, заставляя их бежать, и потом сами бежали.