Валериан Скворцов - Каникулы вне закона

Я ухмыльнулся, поймав себя на том, что про Россию подумал выспренно родина. Испекся, должно быть, от забот и страхов. Полагалось бы спеть, конечно, что-нибудь из родных напевов. Я и спел в ванной над унитазом. Из репертуара, который на светлой заре моего детства репетировал квартет балалаечников под руководством отца у нас дома, на Модягоу-стрит, в Харбине:

Из нагана вылетала

Черная смородина.

Атаману в грудь попала

До свидания, Родина!

Когда я подошел к окну и раздвинул шторы, прекрасного пейзажа не оказалось. Серая мгла и все.

Вышел на балкон. Промозглая оттепель. Машины на бульваре шли с зажженными фарами, и ни одной не оказалось внизу, у подъезда гостиницы, на козырьке которого я разглядел выброшенную косметичку. Недалеко улетела.

Мои швейцарские "Раймон Вэйл" показывали половину десятого. Неплохо поспал... Начинался понедельник 24 января.

Когда из номера донесся трезвон телефона, я помолился, чтобы это оказался Матье, ухитрившийся обставить все так, что нужный контакт состоится раньше четырех. Или отказ?

- Проснулся? - спросила Ляззат. - Я внизу, поднимаюсь со всякими предметами. Приводи себя в порядок. Пять минут хватит? В администрации спрашивают: ты продлеваешь пребывание? Сегодня понедельник, у них новая бригада...

- Хватит, - сказал я машинально. И машинально же прибавил: Продлеваю.

Ляззат разъединилась.

Дежурившие ночью машины исчезли, потому что дежурство по присмотру за мной утром перешло к ней.

Я спел продолжение:

Атаманова могила,

Где береза белая,

Атамана погубила

Дура закоптелая.

Песня считалась про любовь. Как говорили когда-то по московскому радио, вещавшему на русском за рубеж, "слова народные, музыка Будашкина". А, может, и наоборот: "слова Будашкина, музыка народная". Кто такой был этот Будашкин? Да и народ...

Я попытался представить, каково будет, скажем, путешествовать с Ляззат. Когда она разговаривала, мне слышались детские нотки в её голосе. Некоторые женщины, если влюблены, подобны ребенку. Славно иметь в одном воплощении любовницу, дочь и жену. Редчайший сорт дружбы, мне кажется. Приятно было думать, что Ляззат сильная и я бы мог, наверное, положиться на нее.

Или лучше было бы положиться на рыжую с футляром для виолончели? Такая, помимо всего прочего - любовницы, дочери и жены, могла бы послужить ещё аккомпаниаторшей на наших со Шлайном застольях, если приспичит поорать со стаканом в руке. Ефим, правда, не пил. И не пел, хотя в этом уверенности у меня нет. Поет, наверное, под душем. Или в строю в молодости пел. Уж "Интернационал"-то определенно исполнял на партийных заседаниях в своей конторе.

На этот раз Ляззат постучала. В охапке внесла два или три пакета с фирменной меткой ресторана "Шелковый путь". Из них торчали пенопластовые одноразовые термосы-коробки со снедью, от которых попахивало пряностями, провоцирующими выделение желудочного сока. Ее сумочка распухла и тяжело обвисала с плеча.

- Безумствуете, Ляззат? - сказал я. - Ночные оргии под коньяк с закусками из буфета, принесенными в номер незнакомыми заезжими мужчинами, роскошные завтраки почти в постелях... Ужас!

- Разве? А мне показалось, у нас пиршество интеллектов, не больше. Незнакомый залетка даже не пытался притиснуть... э-э-э... возлежавшую подле леди. Храпел к тому же. Вертелся с боку на бок, рыгнул один раз...

Она принялась потрошить пакеты на письменном столе. Появился и термос с кофе.

- Я не был уверен... Вдруг вы замужем?

- В наших краях, когда краденую жену возвращают беременной, это не позор. Наоборот, явилась с прибылью.

Шубку она бросила в кресло.

- Поосторожней, - сказал я. - Ваш пэ-эс-эм в потайном кармане снят с предохранителя.

Она обнаружила, конечно, следы ночного обыска, когда проснулась. Предпочтительнее самому признаться. Профессионально объяснимое извинение. Всего лишь - мера предосторожности, не нападение ведь...

- Уже поставила, господин начальник стрельбища!

"Ладно, - подумал я. - Сначала поедим. Кто его знает, возможно, арест уже начался. Казахи, видно, во всем затейники..."

Ей сказал:

- Я лишился зубной пасты, щетки и прочего вчера... Извините, и побриться нечем. Мне повязывать галстук на эту сорочку, леди? И можно мне остаться во вчерашних носках?

- Оставайтесь во вчерашнем настрое, сэр. Будьте начеку, бдите, держитесь молодцом, бодро. Ветрам и бурям навстречу, выше ваш доблестный стяг...

Опрокинув сумочку, она высыпала теперь на кровать упаковки с зубной щеткой, пастами, отличным "жиллеттом", дезодорантом, лосьоном, ещё какими-то флаконами и тюбиками. На дорогих пергаментных обертках восточная фольклорная птица простирала золоченые крылья над надписью "Бутик Сен-Жермен". Ну, что тут скажешь?

Я не стал спрашивать про деньги. Определенно, я уже попал на казенное казахстанское обеспечение. В камере с прекрасной дамой, жаждущей выведать от меня - что?

Ради проверки параметров своей свободы, я спросил:

- Если звонить из номера в Москву, набирать напрямую?

- Можно и так, можно через оператора. У вас есть мой мобильный... Пожалуйста, пользуйтесь. Не разорите.

Ляззат сервировала, назовем это так, стол.

Она успела где-то переодеться. Воскресный стиль дорогой потаскушки сменился деловым - темно-синий в полоску спенсер, посветлее мини-юбка, невозможные коленки в темных чулках. Лакированные ботинки без капли грязи. Ее перевозил, высаживая у порогов, от ресторана к бутикам, от бутиков к гостинице и, куда следовало ещё поехать, шофер.

Я потащился в ванную.

Когда сильно застучали в дверь номера из коридора, я брился, обернувшись полотенцем. Брать меня собирались без штанов для пущего унижения как представителя бывшей колониальной державы. При этом в полной уверенности, что я не сделаю по слабохарактерности бритвенным лезвием харакири, чтобы смыть позор кровью, В номере пошумели, доносился мужской голос, потом стихло. Со словами "Ваша униформа" Ляззат вбросила, метко попав на крышку унитаза, слюдяную упаковку с сорочкой, картонку с бельем и носки. Деньжищ ей выделили на меня немерено! Сорочка, во всяком случае, оказалась "Ван Хейзен", английская. Душу грела мысль, что истребители моих пожитков получили по выговору, их начальство многократно, если говорить о материальном, компенсировало вчерашний урон.

- Пижаму выберешь сам, - сказала Ляззат, когда я вышел из ванны и поблагодарил за вещи. - Сегодня понедельник, утро, бутики, хотя и не все, откроются через пару часов. Так что её купим позже...

- Купим? - спросил я.

- А что ещё делать до четырех?

"Конец света, - подумал я. - Как говорят в романах матерые контрразведчики, нам все известно..."

Было отчего испортиться аппетиту. Проглотив кофе, я прикидывал, в какую игру теперь затеет Ляззат играть кукленком Бэзилом. Эдакий Кен, друг Барби. Отчего бы не предложить маркетинговым пройдохам "Кена Шемякина" со сменой одежек? Не запатентовать ли эту "интеллектуальную собственность"?