Валериан Скворцов - Каникулы вне закона

Деревянная кровать и домотканое рядно, на которых я лежал, уплывали из-под головы так, что ноги летели и летели вверх. Я добрался до эмалированного подноса с красными карпами, прихватил с собой на кровать и, устроив под ним ботинки, положил голову на металлическую подушку. Испытанный прием. Годится любой твердый предмет, включая кирпич, под затылком. Ноги улетать перестали. Я мерз, но укрыться было нечем. Я подлез под рядно на крашеные, пахнувшие отчего-то мякиной струганные доски.

Последнее, что я видел в уходившей из меня жизни, было улыбчивое лицо Та Бунпонга, которому я сказал:

- Смертная казнь на рассвете отменена, парень... Дело свое я сделал.

Глава двенадцатая

Ахейские мужики

1

Уже под утро мне привиделся серийный сон из числа пяти-шести, которые мучают давно минувшей явью, когда болею...

Иллюминатор "Фокке-Вульфа" бирманской авиалинии. За ним на черных плоскостях крыльев вспухают и лопаются пузыри, как в кипящей смоле. Это попадания партизанских зенитных пулеметов, бьющих с берега Иравади, коричневая густая рябь которой стремительно надвигается на самолет. Сорванная багажная полка валится на меня, когда пилот, промахнувшись с посадкой, бьет "Фокке-Вульф" об воду.

Превозмогая боль в темени, прижав сумку с запаянными в пластик пачками гонконгских купюр, которые подрядился доставить в город Паган, на боку, одной рукой выгребаю к какому-то островку. Пулеметы косят реку, и я не сразу понимаю, что теперь правительственные, армейские, которыми отгоняют крокодилов, торпедами выскакивающих из-под водорослей, на которых сидят желто-серые выпи. Крокодилы проворны, а я увязаю в густой жиже, запутываюсь в водорослях, сумку с деньгами утягивает течением...

Открываю глаза и тупо, не по делу соображаю: не из тех ли старинных "браунингов М2НВ", украшающих дворец Сун Кха, обстреляли пятнадцать или сколько лет назад злосчастный "Фокке-Вульф" княжеские партизаны?

Ясно: с похмелья, в которое я впал, до вечера вряд ли буду в состоянии сдвинуться с места. Сердце стучит по-бешеному. Желудок горит. Голова словно отсиженное колено. С ужасом вспоминаю, что натворил вечером.

В конторе Випола дважды в году - на тайский Новый год весной и на Рождество - устраивались попойки, на которых многое что говорилось и совершенно откровенно. Так сложилось. На следующий день секретарша привычно вывешивала лично Виполом изготовленный постер: "По поводу сказанного накануне утром объяснений не даем". Записку, что ли, такую послать во дворец князю?

Та Бунпонг, отпаивая меня куриным бульоном, добавляет угрызений. Оказывается, я снабдил каким-то телефонным номером Сун Кха, по которому его посланец должен связаться со мной в Чимкенте. Телефон выписан на клочке бумажной салфетки. Подношу, морщась от рези в глазах, бумажку к носу и, наконец, догадываюсь, что это телефон художника-графика Идриса Жалмухамедова на чимкентской улице Бекет-батыра. Так и написано на бумажке: "Beket-Batyr Street".

- А у тебя-то откуда это, Та?

Хмонг заботливо подтыкает наброшенную на меня французскую шинельку, отпущенную попользоваться выжившим из ума Тонгом. Радостно улыбается. У горцев в отличие от долинных тайцев или бирманцев это получается.

- Князь сказал, что пойду с товаром до этого... Ташкента я. И звонить по номеру телефона буду я. Подучу срочно английский... Спасибо, господин Бэз. О такой работе только мечтать. Теперь я выдам сестру замуж. Она в третий раз беременеет и остается в семье. Вы принесли удачу, да воздаст вам русский Бог!

- Воздаст, конечно, - бормочу я, - только не он...

Но, каким бы пьяным я не был, видимо, какой-то в моем поступке имелся расчет, который я, что называется, заспал. Приходилось только надеяться, что он вспомнится, позже, когда приду в норму. Но - когда?

Тонг ждать не мог, торопил выступать, а оставаться в Хомонге один я не мог. Да и не хотел. Свое получил, пора уносить ноги. Сун Кха, мягко говоря, не тронул меня и поверил как в посланца владельца удава, Ивана Ивановича Олигархова, только потому, что ему известно о его аресте. Муж Лаззат, как никак, сидит восемь с лишним месяцев, новость докатилась до Хомонга. Но в любой час может придти и ещё какая-нибудь. Конкуренту определенно известно мое прошлое здесь, в Индокитае. Отчего бы ему не предположить, куда я исчез, и не запросить здешних: не сюда ли?

Тертого человека сложновато, конечно, доставать в темноте с крыши "Титаника" морозной ночью из снайперки с прицелом ночного видения на набережной Ишима. Что может быть проще из-за поворота горной тропы? Или здесь, в дурацкой кровати - похмельного гуляку под пыльным рядном?

Та Бунпонг настаивал, чтобы я поел перед дорогой. Горец скормил мне травянистую кашу на курином бульоне, за которую, как он сказал, местный знахарь из шанов взял двести батов, сумму в горах фантастическую. Варево, однако, стоило своей цены. К полудню я почувствовал себя в состоянии сползти с деревянного ложа, на котором наломал бока, и передвигаться на своих двоих. В караване я тащился последним и, слава Богу, обратный путь шел под уклон, а начиная от "терминала", я валялся в "Ниссане" на матрасе, прикрывавшем второе дно кузова с пеналами, набитыми пачками контрабандных "чарут".

На четвертый день Та Бунпонг подвез меня к лучшей в Чиенграе гостинице "Гордость Севера", где я отмокал в ванной, ел и спал, снова отмокал, ел и спал полтора суток. Я забрал из камеры хранения оставленные перед походом к Кхун Са свои вещи - пальто, костюм и с удовольствием привел их в порядок перед возвращением в цивилизованные Европы. Для ублажения княжеских соглядатаев отправил по-русски латиницей факс в Астану на номер гостиницы "Турист" с маловразумительным текстом о том, что "дело улажено". Не знаю, как уж в Хомонге переводили текст и что про него подумали в Астане, но в опиумной столице определенно нашли соответствующего "специалиста", возможно, из бывших выпускников или недоучек московского института имени Патриса Лумумбы. Таких я встречал в разных качествах и местах даже меньшего значения, например, мороженщиком на Малаккском пляже в Малайзии.

Высадившись из автобуса на северной автостанции в Бангкоке, я, не задерживаясь, на такси поехал в аэропорт Донмыонг, взял билет на лондонский рейс "Бритиш эруэйз" с остановкой во Франкфурте. Закусывать перед вылетом я отправился пешком в аэровокзал внутренних линий с целью провериться в длинном переходе над аэродромным полем.

Слава Богу, в Бангкоке я оказался никому не нужен и потому спокойно наслаждался тайской кухней и пивом "Сингкха" в ресторанчике под пальмами за стилизованной бамбуковой оградой.

Когда я вернулся в зал международных авиалиний, репродуктор трижды пригласил господина Риана д'Этурно появиться у стойки регистрации багажа для уточнения числа следующих с ним мест и их общего веса.