Лев Толстой - ПСС. Том 27. Произведения, 1889-1890 гг.

Человѣкъ живъ духомъ, а не плотью. Отрѣжь у человѣка руку, ногу, обѣ руки, обѣ ноги, человѣкъ все человѣкъ — душа Божія. Но повредись человѣкъ въ разумѣ и совѣсти, хоть бы и всѣ члены у него были цѣлы и былъ бы онъ сильнѣй и быстрѣй всякаго другаго человѣка, человѣкъ уже не человѣкъ, а хуже безсловесной скотины. [258]Жизнь человѣка въ духѣ его, въ разумѣ и совѣсти его. И потому какъ ни страшны человѣку поврежденія тѣла и членовъ его, страшнѣе всего человѣку должны быть поврежденія духа, разума и совѣсти его. А между тѣмъ мы видимъ, что люди, которые всѣми силами берегутъ отъ поврежденія свое тѣло и члены, сами своей охотой подвергаютъ поврежденію свои духовныя силы, свои разумъ и совѣсть. Мало того, ищутъ этого поврежденія, привыкаютъ повреждать свою душу, въ поврежденіи этомъ находятъ удовольствіе. Человѣкъ бережетъ свои руки, ноги, чтобъ не замозолить, не занозить ихъ, да что я говорю: руки, ноги — лицо бережетъ отъ загара, ногти, волосы бережетъ; этотъ же человѣкъ нисколько не жалѣетъ своего разума и совѣсти и охотно или выпиваетъ одурманивающаго питья, или накуривается одурманивающей травы, опіума, хашиша, табаку, затемняя тѣмъ свою совѣсть и разумъ.

Нигдѣ и никогда или очень рѣдко люди уродуютъ свое тѣло, то тѣло, въ которомъ нѣтъ силы жизни, и вездѣ и всегда люди уродуютъ свою душу, то самое, въ чемъ самая сила жизни. Отчего такое странное дѣло? Зачѣмъ люди уродуютъ свою душу? Откуда берется у людей, у большинства людей эта потребность одурманиваться? —

Я много думалъ и читалъ объ этомъ, наблюдалъ эти привычки надъ другими людьми и, главное, самъ надъ собой замѣчалъ тогда, когда я самъ пилъ и курилъ, и въ особенности когда я старался отвыкать отъ того и другаго и могъ наблюдать въ себѣ тѣ причины, которыя тянули меня къ одурманиванію себя виномъ и табакомъ. По моему, причина происходить вотъ отъ чего:

Тѣло человѣка есть орудіе, посредствомъ котораго человѣкъ дѣлаетъ то, что показываетъ ему душа. Въ душѣ человѣкъ носитъ всегда образцы того, что онъ долженъ дѣлать, того, чѣмъ онъ долженъ быть. Чтобы ни дѣлалъ человѣкъ, въ душѣ его всегда есть голосъ, который на каждый шагъ, на каждый поступокъ его говоритъ ему, такъ или не такъ онъ дѣлаетъ или, точнѣе, на сколько то, что онъ дѣлаетъ, близко или далеко отъ того, что онъ долженъ дѣлать. Все равно какъ ватерпазъ и угольникъ, на которые прикидываетъ каменьщикъ или плотникъ все, что онъ сдѣлаетъ, показываетъ ему, на сколько прямо или не прямо то, что онъ дѣлаетъ.

Плотникъ бережетъ свой ватерпасъ, отвѣсъ и угольникъ для того, чтобы они не покривились и чтобы то, что онъ дѣлаетъ, не вышло кривымъ. Казалось бы и человѣку надо всѣми силами беречь свою совѣсть и разумъ для того, чтобы всегда знать, что ему должно дѣлать. Но разница въ томъ, что плотникъ и каменьщикъ здѣсь сейчасъ должны сдать свою работу и здѣсь сейчасъ подрядчикъ или хозяинъ не примутъ его работу, если она сдѣлана криво; отъ человѣка же принимаетъ его работу жизни не другой человѣкъ, а самъ Богъ, и принимаетъ ее, какая бы она ни была, предоставляя самому человѣку судить о томъ, крива или пряма, угодна или не угодна Богу его работа. И вотъ отъ этого то и происходитъ то, что одни люди стараются какъ можно улучшать свою работу, приближать ее къ тому образцу, который заложенъ въ ихъ совѣсти, и для этого какъ можно больше берегутъ ясность и чистоту своего образца, чтобы быть въ состояніи все больше и больше приближаться къ нему, другіе же, отдалившись отъ образца, стараются не видать его и для этого стараются затемнить его. Въ этомъ одномъ я нашелъ объясненіе того непонятнаго всеобщаго стремленія слабыхъ людей затемнять въ себѣ табакомъ, виномъ, хашишемъ, опіумомъ то, что есть въ нихъ самаго дорогаго, самаго главнаго — своихъ совѣсть и разумъ.

И доволенъ и истинно счастливъ, спокоенъ, радостенъ бываетъ человѣкъ только тогда, когда дѣла его близко подходятъ къ тому, что показываетъ ему его отвѣсъ и угольникъ, т. е. его разумъ и совѣсть. Чѣмъ ближе сходятся стѣна и уголъ съ отвѣсомъ и угольникомъ, тѣмъ радостнѣе плотнику, чѣмъ ближе дѣла человѣка къ тому, чего требуетъ отъ него совѣсть, тѣмъ радостнѣе человѣкъ, и тѣмъ тревожнѣе и несчастнѣе человѣкъ, чѣмъ больше удаляется одно отъ другаго.

Все большее и большее приближеніе того, что дѣлаетъ человѣкъ, съ тѣмъ, чего требуетъ его совѣсть, и составляетъ главное дѣло жизни всякаго человѣка, потому что въ этомъ приближеніи только истинное счастіе, и въ обратномъ, въ удаленіи поступковъ отъ того, чего требуетъ совѣсть — все несчастіе человѣка. Такъ что, казалось бы, человѣку дано все для того, чтобы онъ былъ счастливъ — данъ ему вѣрный отвѣсъ и угольникъ, показывающіе ему, какъ и что ему надо работать, и дана ему возможность работать и приближаться къ тому, что должно быть, и въ этомъ находить счастье.

Казалось бы, чего же еще нужно человѣку, стоитъ ему идти по открытому ему пути, и онъ вѣрно получаетъ благо, но, видно, нужно человѣку испытать всѣ роды обмановъ и ложныхъ путей, прежде чѣмъ взойти на истинный путь, и вотъ люди, вмѣсто того, чтобы приближать свои поступки къ тому, чего требуетъ совѣсть, придумали средство, не измѣняя своей жизни, приближать къ своей дурной жизни требованія совѣсти. Средства эти въ томъ, чтобы не стѣну выправлять по отвѣсу, a отвѣсъ отводить рукой по кривой стѣнѣ и думать, что стѣна прямая, одурманить и покривить совѣсть по своимъ дурнымъ дѣламъ и считать дурныя дѣла — хорошими.

Удивительное дѣло: жили, жили люди безъ вина и без табаку, и теперь есть люди, которые живутъ безъ нихъ, и понемногу, понемногу стали пить и курить люди, и теперь дошло до того, что пьютъ и курятъ уже почти всѣ, и мужчины, и женщины, и дѣти даже, такъ что вина и табаку выходитъ столько, что отдавай люди тѣ деньги или тѣ труды, которые они тратятъ на табакъ и вино, то можно бы прокормить и одѣть и призрѣть всѣхъ бѣдныхъ, убогихъ, больныхъ и старыхъ и обучить въ хорошихъ училищахъ всѣхъ дѣтей всего міра. Но не это удивительно; — мало ли люди тратятъ силъ и трудовъ для своихъ удовольствій. И ничего бы не было удивительного, если бы питье вина и куренье табаку сами по себѣ доставляли бы удовольствіе, такъ, какъ доставляютъ такое удовольствіе [259]игра, охота, роскошь, хорошая пища, плотская любовь. Всѣ эти дѣла прямо тянутъ къ себѣ человѣка, потому что онѣ прямо пріятны человѣку. Но совсѣмъ не то съ виномъ, табакомъ у насъ (и хашишемъ и опіумомъ въ Азіи и Африкѣ); всѣ эти одурманивающія веще[ства] сами по себѣ не доставляютъ удовольствія и человѣка не тянутъ къ себѣ, напротивъ (алкоголь, въ чемъ бы онъ ни былъ въ винѣ, въ водкѣ, въ пивѣ ли) алкоголь самый тотъ, отъ котораго крѣпость вина, и никотинъ, отъ котораго крѣпость табака, ни то ни другое не манится человѣку, а напротивъ отталкиваетъ, и всякій свѣжій человѣкъ, не испорченный привычкой, предпочтетъ пить сладкій, но не пьяный напитокъ и дышать чистымъ воздухомъ, а не табачнымъ дымомъ, и нюхать запахъ травы, цвѣтовъ, а не никотина.