В Слепцов - Ночлег

Слепцов, В.А.

Ночлег

(Подгородные сцены)

На дворе стояла оттепель, смеркалось; по опустевшим городским улицам кое-где бродил народ. Запоздавшие на базаре мужики, лежа в санях, перекликались и погоняли лошадей. На самом краю города, в харчевне виднелся огонь. У крыльца, на площадке, густо покрытой навозом, стояли извозчичьи и крестьянские сани. Свет, полосою падавший из окна, освещал шершавые бока лошадей, угрюмо мотавших мокрыми хвостами, и наблюдавшего за лошадьми мальчишку в полушубке.

Рядом с харчевнею, в ворота постоялого двора въезжали мужики. На дворе виден был фонарь, висевший на перекладине, и несколько крестьянских саней. В избе тоже светился огонь. Хозяйская работница накрывала на стол и сбирала ужин. Человек пять мужиков сидело по лавкам; один из них разувался и вытаскивал из сапог солому; другой полез было на печь, однако слез - на печи лежал хозяин пьяный. Между тем в избу всё входили вновь приехавшие мужики; понизу из двери стлался пар; в сенях хозяйка выдавала овес.

- Щец, что ли, влить, али вперед квас станете хлебать? - спрашивала у мужиков работница.

- Мы всё станем, - отвечал один.

- Подавай, что есть, - прибавил другой.

Работница поставила на стол чашку с квасом, мужики помолились на образа и сели. Вошла хозяйка с фонарем и сказала:

- Хлеб да соль!

- Просим милости, - ответил один из мужиков, высыпая в чашку накрошенную рыбу.

- Огурчика бы, - вполголоса заметил другой.

- Нету, родимый, нету... Прокисли, - ответила хозяйка. - Мало соли, что ли, уж не знаю. Скотине покидали, и скотина не ест. Такая мне, право, досада с этими с огурцами; кабы знала, легче бы не солила.

Мужики молча стали хлебать квас.

- Это кто ж у вас, хозяйка, на печи-то лежит? - спросил один из сидевших за столом.

- Хозяин лежит, родимый, хозяин. Грешным делом тоже выпил, ну и спит. Незомь 5 его.

- Что ж он у вас, дерется? - спросил другой.

- Нет, драться он не дерется, а тоже со временем озорничать лют. Черёзвый он у нас смирен; так смирен, настоящий андел, хошь паши на нем; ну а выпьет, - всех распужает.

В это время вошли только что приехавшие, помолились, сказали "хлеб да соль" и начали раздеваться.

- Кирсановски будете? - спросил один из вновь вошедших.

- Нет, мы духовщински, - не глядя отвечал один из сидевших за столом.

- Давно ль из двора?

- Пяты сутки.

- Ну, как дорога?

- Что дорога? Дорога ноне везде одна.

- Дорога, брат, Сибирь, - добавил другой.

- Лошадей так сморили, так сморили, - ни нa что не похоже.

Ноне утром встали, вышел я лошадей попоить; а они, брат, за овес-то и не примались.

- Как не сморить. Пуще всего моча одолела. Эдакой мочи то есть и не видано. Всё норовим засветло ночевать. Теперь ночью где в зажоре застрял, беда. Пропадешь.

- Пропадешь. Долго ли до греха.

- Ночью как можно? - сказал один, развешивая над печкою онучья. - И днем-то не приведи господи, а не токмa что ночью. Тоже и скотину беречь нужно. Дорогой-то едешь, почитай что все на себе везешь.

- Скотину не беречь, что ж тогда будет? - заметил один из сидевших за столом и прибавил:

- Лапши нету?

- Нет, лапши нету, - отвечала хозяйка. - Мы картофь варили.

- Давай картофь! С чем он у вас, с маслом?

- С хлебцем, родимый. Хлеб у нас мягкий, ноне пекли.

Мужик ничего не сказал и тряхнул волосами.

- Вот, говорят, скотина, - начал мужик, сидевший в углу на лавке. Скотина, скотина, а тоже понимает, что тяжко. Везет, везет да оглянется. Я, мол, что ты? Ай подсобить? Она мордой-то вот этак. Стало быть, вот тоже понимает; сказать только не может, а ты должoн догадаться.

- Известно, скотина не скажет, - опять заметил сидевший за столом. Ну, и впрочем... Кваску бы, хозяйка.

- Сичас, сичас, - заторопилась хозяйка.

Работница накрыла на другом конце стола другой ужин. Вновь приехавшие сели.

- А солдат-то наш где? - спросил один из них.

- Там, в возу что-то копается. Я его кликала, - ответила работница.

- Сходи, умница, покличь еще! Скажи: иди, мол, ужинать проворней.

Работница пошла было за солдатом, но встретилась с ним в дверях.

- Вот он, солдат-то, когда намочился, - говорил отставной солдат, входя в избу.

- Иди садись, - сказали ему мужики.

- Постойте, братцы; дайте срок. Уморился до смерти с товаром-то с своим. А! Хозяйка! Старушка - божий дар - здорово! Ай не узнала?

- Как не узнать? Старый хрыч. Все еще жив?

- Жив бог, жива душа моя.

- Куда это тебя носило?

- Да все по торговым делам.

- Купец!

- Сокрушила меня эта торговля, пропади она совсем. Ничего не стоит. Хозяин-то где ж?

- Вон, порадуйся, на печи лежит дитятко. Налопался, спит.

- Что ж, это ничего. Пройдет. Это не вредно. Ах, намочился! Влетели в канаву, вот по этих мест окунулся. А что, солдату погреться водочки не будет?

- Как не быть.

Солдат выпил и спросил:

- А закуски не полагается?

- Кто ее припасал для тебя, закуску-то! Нешто у нас кабак?

- Ну, ничего, мы языком закусим. Нет, ты слушай, Матвевна, как мы влопались-то, я тебе расскажу. Накось, повесь посушить! Как влопались - в лучшем виде. Я вчерась еще говорю: вы, говорю, у меня, мужики, не дремать. Они лошадей, знаешь это, распустят, и знать ничего не хотят. А я уж тоже твердо знаю их эту мужицкую привычку; кричу им: робята, не отставай, дружней! Потому, тут, упаси господи, всех лошадей перетопишь. А Федюшка подлец, вот он, рыжий-то. Что ты глядишь? У! - Я это с товаром-то с своим, а он, брат, вон де, за версту отстал; гляжу - дрыхнет. Ах, черт-то вас возьми совсем! Я один и остался. Лошаденку разогнал да так весь, как был, и с потрохом с своим влопался, как черт. Главная причина, очень уж дрыхнуть здоровы. Так спят, так спят, просто ни на что не похоже.

Мужик захохотал.

- Ха-ха-ха! что ты ржешь-то, как кобыла на овес?

- Да. Поработал бы ты с наше; поглядел бы я, как бы ты стал храбриться, - отозвался один мужик.

- Вы молите бога, что не я у вас бурмистром, а то бы я вам показал, как спать.

- Ну, да ладно. Аника-воин! Садись уж! Вона она ложка-то.

- Сесть я сяду, а вас учить надо.

- Выучил такой-то один.

- Такой, да не эдакой. Вот что. С чем же картофь-то у вас, Матвевна?

- Известно, с чем, - с хлебом.

- А масла-то что ж?

- Еще масла. Ишь ты, моду какую выдумал! Картофь с маслом. Модник! Вон мужички не хуже тебя, а с хлебцем покушали.

- Пускай кушали, а я не хочу.

- А ты что за граф за такой?

- Известно, граф.

- Какой такой?

- Брандербурский.

- Какой?

- Брандербурский. Вот те и все тут. А ты не знаешь.

- Не знаю, да и знать не хочу. А ты этих слов за столом у меня не смей говорить. Что ты охальничаешь в самом деле? Старый ты человек, тебе бы богу молиться, а ты озорничать.

- Глупая ты баба! Ничего ты не понимаешь.

- Не понимаю я? Нет, я все понимаю. Бессовестный! Право бессовестный! Кушайте, родимые, на доброе здоровье, - говорила мужикам хозяйка, ставя на стол жареного леща.