Н Слетов - Мастерство

Этикетку рассматривал отец Себастьян особенно долго.

- Нет, это не эф, - сказал он о знаке. - Это значок бесконечности, употребляемый в математике. Что же касается литер, то к ним не подберешь ни одного достойного изречения. Скажи, с каких пор стал он ставить подобные этикетки?

Я не успел ответить на этот вопрос, так как в этот миг в дверях появился Луиджи. Зловещим взглядом осматривал он отца Себастьяна, еще державшего в руках альт, осматривал снятые со стен и разложенные кругом инструменты, видимо, стараясь подобрать выражение своему гневу.

- Что понадобилось этому попу в моем доме? - сказал он наконец, обращаясь ко мне. - Разве ты не знаешь, что я терпеть не могу шарлатанов?

- Несчастный, - сказал тогда отец Себастьян, уронив при этой грубости альт. - Вспомни, что в этом доме, кроме твоей блудной души, есть еще существо, которое не забывает, как ты, о боге. Но я не хочу дать тебе случай отягчить свою совесть новой хулой на пастыря церкви, а потому удаляюсь... Господь с тобой, сын мой, - перекрестил он меня - блюди, как и раньше, в этом вертепе свою чистоту.

С этими словами он направился к выходу.

- Проваливай, проваливай, - проговорил Луиджи вдогонку ему.

Не буду говорить о том, что последовало, когда мы остались одни. Я сидел ни жив, ни мертв и только старался не слушать диких проклятий, которые изрыгал Луиджи, развешивая на места свои скрипки.

- Чтобы это было в первый и последний раз, - сказал он мне. - А теперь убирайся с глаз моих и иди скажи своему попу, что если я увижу его здесь еще раз, то постараюсь на звук определить дерево, из которого сделана его голова...

Остаток этого дня я провел у отца Себастьяна, ухаживая за ним, так как волнения, пережитые им при дерзости Луиджи, заставили его слечь в постель. Но ясность и спокойствие не оставляли отца Себастьяна, и он дал мне много советов и наставлений, чего держаться в моем положении.

- Не вызывай в Руджери открытой вражды, - говорил он. - Тебе с ним жить, ты должен пройти ученье под руководством мастера. Сейчас смутные времена, и люди, подобные Руджери, пользуются этим для осуществления своих целей. Я не могу тебе точно сказать, в какую ересь впал этот несчастный, но уверен в его принадлежности к тайному братству, исповедующему мерзостное ученье, для которого возмездие определено в "Молоте ведьм". Наблюдай и следи. Нет смысла раздавить одну гадину из целого гнезда для того лишь, чтобы все остальные расползлись. Но будь готов и к тому, чтобы нанести сокрушительный удар во имя божие. Итак, будь мудр, как змий, и кроток, как агнец. Обо всем новом не преминь осведомить меня, и знай, что, быть может, господь избрал тебя для защиты святой своей церкви и наказания отступников.

- Хватит ли сил моих, - прошептал я, взволнованный и пораженный сознанием важности моего долга.

- Ut desint vires, tamen est laudanda voluntas! - торжественно ответил отец Себастьян, напутствуя меня благословением.

Теперь я вижу, что ничего лучше я не мог бы придумать в то время, как прибегнуть к мудрости отца Себастьяна. Разговор с ним был для меня откровением, дал мне неизгладимую уверенность в моей правоте. "Если не хватит сил, то похвально даже намеренье", - повторял я его напутствие и пребывал в состоянии подъема сил, никогда мною не испытанного.

Следуя его совету, я старался ничем не вызывать раздражения Луиджи, который, против моего ожидания, ни разу с тех пор не вспомнил об отце Себастьяне. Он был погружен теперь в работу по завершению своих квартетов и, казалось, забыл о ссоре своей с отцом Себастьяном. Я по целым дням рисовал, играл на скрипке и резал по дереву - работа, которую Луиджи считал весьма нужной для мастера. Я старался также ему угодить, помогая его работе, и он принимал мою помощь доброжелательно. Одно время мне показалось даже, что он стыдится меня и при моем появлении отводит в сторону глаза.

Наконец Луиджи закончил квартеты и устроил по этому случаю пирушку. Пришли мастера: Лоренцо Сториони, Карло Бергонци и Антонио Капо. Хотя все сильно выпили, но разговор был исключительно о скрипках. У меня в голове тоже шумело, однако я хорошо запомнил все подробности разговора, так подтвердившего мое мнение о нраве Луиджи.

Первым тогда поднял стакан Лоренцо Сториони, - он был большим другом Луиджи, - и сказал, поздравляя:

- Пью за то, чтобы никогда не ослабла твоя рука в работе. За то, чтобы тебе сопутствовал успех. Замечательно вырезал ты головку у этой скрипки. Ничего не знаю лучше, чем когда в готовом инструменте остался след порыва, с которым ты впервые сел за работу. И не нужно его сглаживать впоследствии...

- Мы знаем, - сказал на это Карло Бергонци, - мы знаем, что ты даже нарочно придаешь скрипкам

небрежный вид, делая разные эфы. Не слушай его, Луиджи. Форма выше всего. Что толку, если после всей твоей трудной работы всякий молокосос подойдет и скажет: "А левый-то эф выше и кривит". Тогда, может быть, и лакировать не нужно?

Они всегда спорили и враждовали - Лоренцо Сториони и Карло Бергонци.

- Лак нужен, - ответил Сториони. - Но не для того, чтобы зализывать каждую мелочь, а чтобы дать глазу заранее почувствовать содержание звука. А у тебя - что ни скрипка, то повторение старого. Так ты никогда не выбьешься из подражания Страдивари, а лучше его тоже никогда не сделаешь.

- Антонио Страдивари величайший мастер и человек, - упрямо сказал Бергонци. - А ты вот взял за образец проходимца Гварнери, - недаром он попал в тюрьму. Небрежность в работе от беспутной жизни.

- Нужно браться за работу, - проговорил Антонио Капо, - с молитвой, с именем божьим на устах. Нужно, чтоб весь твой замысел был освящен, проникнут и согрет религией.

Хорошее слово сказал Антонио Капо.

- Гварнери был добрый христианин, - промолвил Сториони. - Он был добрый христианин и страдалец в жизни. Но сохранил мужество и до конца являл величие своего духа.

- Он боролся с дьяволом, - отвечал Капо. - И когда дьявол одолевал, вся работа никуда не годилась.

Вот тут-то и проговорился Луиджи.

- При чем тут дьявол или бог, - сказал он. - Бери скрипку, как она есть, и суди о ней. А творил ли мастер за работой молитву или он жевал при этом оливку, - не все ли тебе равно? Ты играешь на скрипке, а не на мастере. Был ли он безбожником или точил слезы о страстях Христовых, - какое тебе дело? Лишь бы скрипка звучала.

- Ну, этак ты будешь отрицать всякое значение мастера, - возразил Сториони. - Так можно договориться

до того, что пусть лучше скрипку делает плотник.

- Пусть делает плотник, - согласился Луиджи. - Пусть делает богохульник, убийца, кровосмеситель, монах, шинкарь или погонщик ослов, что мне до этого? Другое дело - сможет ли он сделать хорошую скрипку.

- Да, вот сможет ли, - вмешался Карло Бергонци. - Если руки его приспособлены больше к лопате, вилам или молотку, то сомневаюсь, чтоб он имел успех в скрипичном деле. Скорее, думаю, выйдет у него гроб или сундук.