Виктор Слипенчук - Зинзивер

Так и вышло, стоило соседке в знак благодарности бpocиться к Мите, как он, закрыв глаза, сиганул с пьедестала. И тут уж во всей красе выступил звездочет. Он бесстыдно отбросил простыню и, широко раскрыв объятия, на каждый ее поцелуй отвечал двумя-тремя встречными. Он цвел, он благоухал на пьедестале общего "я", словно узурпатор на троне. Он в удовольствие позволял себе насмехаться над бежавшим поэтом Митей.

- Ну что, литературный работник, ты наконец понял, кому принадлежит настоящая власть над женщиной?! Смотри и учись, как надо наслаждаться жизнью!.. Что, не нравится?! Тогда забейся в угол, занавесься юбками своей Дульсинеи и сиди - не вылезай.

И Митя занавесился - и не вылезал. И вовсе не потому, что был согласен со своим визави, а потому, что происходящее между звездочетом и соседкой вызывало оторопь, разрушало все его представления о чести и достоинстве молодого человека, причем человека, как выразился Двуносый, с высшим гуманитарием.

- Митя, ты такой хороший, такой добрый, такой отзывчивый! - горячо шептала соседка в не менее горячих объятиях звездочета. - А я, дура, рассердилась на тебя! Думала, что ты бесчувственный. Ах, дура я, дура! сладостно целуя, шептала она.

- Нет, Тома, ты молодец! Ты своего не упустишь и, если надо, чужое подберешь! - вдруг как-то чересчур прямолинейно и некстати восхитился звездочет.

Впрочем, ум как свойство сердечности, присущий поэту Мите, звездочету был несвойствен.

- Тома, всегда и везде держи себя в центре, в фокусе - тебе хорошо, стало быть, всем хорошо. Лично я только из этого исхожу - и всё "хоккей"!

Соседку очень рассмешило внезапное заявление Мити. Получалось, что ему должно быть хорошо и оттого, что она присвоит и эти его деньги. Но потом ей пришло в голову: если он влюбился в нее или по крайней мере проникся к ней какими-то родственными чувствами, то его заявление не так уж глупо. Наверное, поэтому с большей, чем прежде, страстью она ласкала и целовала его. А уходя, кокетливо заметила:

- Митенька, жди свою Томочку!

В ответ звездочет, точно робот, закинул руки за голову и, прикрыв глаза, совершенно не к месту продекламировал:

- Тома, тебя ждут дома.

Соседка не знала, что и подумать.

- Ох и грубиян же ты, Митя... грубиян!

- Потому что от дурмана пьян, - опять в рифму и опять с оттенком оскорбительного самодовольства заметил звездочет.

Его примитивная настроенность усматривать во всем только комплименты в свою пользу вдруг вывела ее из себя настолько, что она даже не нашлась с ответом. Впрочем, слова были излишни - в энергичной твердости удаляющихся шагов ощущалось обещание достаточно скорого реванша.

ГЛАВА 25

Соседка вернулась в сочельник. Она вернулась без ?Артура, но с огромным, туго перетянутым пакетом в руках и в весьма хорошем расположении духа. Все эти дни перед Рождеством она шила для Мити демисезонное пальто из великолепного темно-серого драпа и приехала с одной целью - преподнести его в качестве обещанного презента. Она рассчитывала на благодарность, на то, что Митя померит пальто в ее присутствии и таким образом она возьмет реванш.

Она ошиблась. Он даже не развернул пакета. И вообще был каким-то другим, ненастоящим - "мешком притюкнутым". Бухнулся перед ней на колени, каялся в каких-то немыслимых грехах, умолял пощадить его высшую и разъединственную любовь к Розочке.

При чем тут высшая любовь?! При чем мольбы, стенания и прочее, прочее?! Ей тоже разъединственно чего хотелось - чтобы он понял, что они квиты. Будет он примерять пальто или не будет - ей наплевать, главное, что она с ним в расчете... Драп, подклад, нитки, пуговицы - если посчитать по нынешним расценкам, как раз потянут на ту сумму, что она задолжала. А еще работа?! По своей обычной глупости он хотел опять отдать ей все деньги. Но она взяла всего тридцать рублей, и то только для того, чтобы подчеркнуть: что на что променял?! Все выглядело жалким, униженным и отталкивающим. Она уехала обратно в тот же вечер без всякого сожаления. Ей не хотелось более ни думать о Мите, ни встречаться с ним. "Какой-то он совсем уж чокнутый, не зря от него жена ушла!" - подумалось ей тогда с каким-то особенным удовольствием, и она уже больше не вспоминала о нем.

Бросившаяся в глаза соседки притюкнутость и даже ненастоящность Мити на самом деле объяснялась как раз большей, чем прежде, его настоящностью. Все эти дни, воюя со звездочетом, ему удалось-таки вновь одолеть последнего, сбросить его с пьедестала. Единственная беда - успех не принес облегчения. Преобладание одного Я над другим не обеспечивало устойчивости мира, и Митя решил сходить в Георгиевскую церковь Юрьева монастыря.

Выбор объяснялся не тем, что Митя по отцу Юрьевич (хотя это его порадовало). Просто все эти дни местная печать денно и нощно оповещала горожан об историческом событии - передаче оного монастыря под юрисдикцию местной епархии, то есть верующим. Именно в связи с этим торжеством в Георгиевской церкви предстояло богослужение с крестным ходом, и Митя искренне верил, что покаяние в грехах и причащение Святых Тайн в стенах столь древнего храма непременно восстановит его распавшееся "я", его подлинную личность.

Итак, захватив поутру пакет с пальто, который накануне преподнесла соседка, поэт Митя отправился в Юрьев монастырь, точнее, в сторону монастыря (по пути еще предстояло заехать на крытый рынок и сдать пальто в комиссионку).

Затея с пальто была исключительной - поэту Мите хотелось освободиться от него как от вещественного напоминания об интимных связях с соседкой. Звездочет, напротив, возражал - пальто служило наглядным свидетельством его недавних побед.

В общем, поэт Митя ехал в сторону Юрьева монастыря и, чтобы лишний раз не спорить со звездочетом, глазел на ранних пассажиров, спешно запрыгивающих в автобус. Устремленно деловитые, они запрыгивали обязательно с мешками на загривках или навьюченными через плечо. Присутствие какой-нибудь поклажи в руках было настолько естественным, что редкие люди без нее казались прямо-таки подозрительными субъектами. Все от них настороженно отодвигались, бдительно загораживали свои мешки. Митя тоже отодвинулся, прикрыл свой объемистый пакет полосатым краем крылатки. И сразу, словно на условный пароль, отозвалась сухопарая женщина в желтой собачьей шапке, претендующей на лису.

- Сзади вас какой-то криминальный тип!.. Ха-ха, мы старые знакомые, я беседую с вами на отвлеченную тему, не оглядывайтесь, смотрите прямо перед собой! - наклонившись, потребовала полушепотом обладательница желтой шапки. - Так ты говоришь, что пил пол-полу, а мне показалось - что-то более крепкое?! Ха-ха!..

Она изобразила смех и, пододвигая к себе туго набитые сумки, так натурально закатила глаза под лоб, что Митя невольно испугался - ей стало плохо!.. Впрочем, закатывание глаз только как бы относилось к крепости напитка, а на самом деле указывало на какие-то предосудительные действия криминального типа, обосновавшегося в некотором отдалении от Мити.