Виктор Слипенчук - Зинзивер

Итак, почему человеку уютнее на душе, если он знает, что многим не повезло и он всего лишь один из многих?

Я решил докопаться до истины и, по-моему, более, чем кто-либо, смел надеяться на успех. В самом деле, всю ночь трястись в поезде для того, чтобы в конце концов оказаться у этого крестовидного окна, без штанов, притом в полнейшем неведении, где та, к которой приехал, и где находишься ты, который приехал?! Согласитесь, в моем положении есть нечто такое, что выделяет меня среди себе подобных. И выделяет настолько, что в этом отношении уже можно говорить обо мне как о выдающемся человеке. И как всякому выдающемуся, мне тоже, разумеется, есть что сказать себе подобным.

И тут я представил, что прохожие, спешащие на соседнюю улицу, действительно собираются за нашим домом на собрание, на котором гвоздь программы - мое поучительное выступление.

Вначале я появляюсь в толпе инкогнито, присматриваюсь - народ в основном большеротый, неуравновешенный, так сказать, "фронтовики", причем многие моего возраста. Меня охватывает сомнение - возможно ли, чтобы я был среди них самым выдающимся и пользовался неоспоримым авторитетом?!

Вдруг почувствовал, что не дорожу своей выдающностью и готов, при случае, уступить ее любому... На какое-то мгновение даже представилось, как я уже передаю свои лавры - слегка лысоватый, но по-настоящему большеротый цезарион наклоняет голову, и я, сняв свой лавровый венок, медленно и торжественно возлагаю его... И как только... так сразу ныряю в толпу и, живо работая руками и ногами, стараюсь отдалиться от нового цезариона, насколько возможно. Теперь это уже больше похоже на игру в пятнашки. Однако... Я уже вновь инкогнито. То там, то сям прислушиваюсь к разговорам публики.

- Ушла жена?.. Тут у всех ушла жена. Подумаешь, несчастный! А, она увезла с собою всю мебель, включая холодильник и телевизор?

Несчастному нечего сказать, потому что не такой уж он несчастный. Зато выныривает другой, еще более небритый и нечесаный.

- Моя паскуда (он грязно ругается) увезла с собою всю мебель, включая холодильник и телевизор.

Нечесаный стоит подбоченясь, расставив ноги и выпятив живот. Одежда на нем какая-то пожеванно-лохматая, а лицо лохмато-пожеванное. Мне кажется, что этот горемыка непобедим.

Но толпа отнюдь не спешила отдавать ему пальму первенства.

- Подумаешь, горемыка, - все у него увезли! А после того, как увезли, он собственноручно дал своей жене кругленькую сумму на первоочередное оформление дел, связанных с учебой или трудоустройством на новом месте?..

Горемыку оттеснили. Появился субъект уже совершенно лохматый, с маленькими и необоснованно колючими глазками.

- Я, я такой! - теряя равновесие, изрек он (его встряхнули, помогли устоять на ногах, но от этого субъект как будто еще больше взлохматился). Я не да-авал, но она сама взя-ала кругленькую су-умму, - валясь набок, пролепетал он заплетающимся языком.

Кудлато-заросший, он наводил ужас и вызывал отвращение. По-моему, этот спившийся и опустившийся тип уже не может подлежать никакой "реставрации", а потому он вполне более выдающийся, чем я, - неожиданно мелькнула мысль, что где-то там, в моих фантазиях, крутнется нужное колесико и надежда исполнится.

Увы, толпа и на этот раз не подумала уступать.

- Эка невидаль!.. А после кругленькой суммы... доводилось ли тебе ездить в гости к своей жене? И если доводилось - оставался ли в одних кальсонах? Причем в чужом городе, в неизвестной, чужой квартире?!

Я бежал, незаметно, но все же... Потом опять уселся у окна с крестовидной рамой, чтобы уже окончательно подготовиться к своему поучительному выступлению.

И вот я стою на возвышении дворовой площадки, передо мною лица - лица! Мне как будто уже доводилось их видеть - мужские страждущие лица.

- Дорогие сограждане! Ото всех ли от вас ушла жена? Отвечайте: да нет.

- Да-а! - выдохнуло многоголосое общество, да так дружно, что площадка задрожала, словно рядом проехал танк.

Многие в обществе, козыряя своей осведомленностью, что я - это тот самый выдающийся молодой человек, в качестве доказательства стали показывать пальцами на мои финские кальсоны, отчетливо выглядывающие из-под короткой Розочкиной накидки. Я почувствовал уверенность в себе и окрыленность.

- Дорогие соотечественники! Приходилось ли вам задумываться, почему на душе уютнее, когда знаешь, что от многих жена ушла и ты всего лишь один из многих?

Посыпались пословицы, как бы отвечающие на вопрос:

- "На миру и смерть красна!", "За компанию и жид удавился!"...

- Все это так, но не совсем, - перебил я. - Посмотрите, сколь много нас, от которых жена ушла! А если бы мы собрались все, со всех городов и весей России, - нам не хватило бы места здесь, разве что на Красной площади! А если бы сюда еще и бывшие жены пришли, то и площади не хватило бы! Получилась бы грандиозная манифестация...

Только на долю секунды я позволил себе развлечься и сразу же увидел ровные шеренги жен, которые ушли от своих мужей как от несознательных элементов. Я увидел их в футболках физкультурниц пятидесятых годов, с гордо поднятыми бюстами легкоатлеток, твердо марширующих возле Мавзолея.

Мне захотелось, чтобы и их мужья были спортсменами из общества "Трудовые резервы", которые в четкости маршировки и исполнения монументальных живых фигур нисколько бы не уступали, а даже превосходили бы своих жен. Увы, никакой четкости я не сумел добиться у этих тюх-матюх даже своим, казалось бы изощренным, воображением.

И сразу - необъятные поля России, снежная круговерть и толпы, толпы каких-то деклассированных элементов, то есть оставленных женами мужей, которые плетутся в онучах неведомо куда и своей полной деморализацией и лохмотьями напоминают разгромленных фашистских захватчиков, откликающихся на всякую подачку хлеба восторженным: "Гитлер - капут!.. Капут!.. Капут!.."

"При чем тут капут?!" - досадую я на свое неудавшееся развлечение, и в мгновение ока уже вновь стою на возвышении дворовой площадки и, словно бы и не прерывался, продолжаю поучительную речь:

- Нет-нет, не по схемам названных пословиц мы вдруг чувствуем душевный уют (смерть есть смерть, хоть на миру, хоть за компанию), а потому, что на уровне подкорки осознаем - раз ты один из многих, то уже не может быть и речи о твоем невезении (неудачники единичны), скорее здесь надо вести речь о твоей избранности. Да-да, избранности. А избранные - это лучшие, а у лучших только одно должно быть на уме - как облегчить жизнь ближнему, да и дальнему? Вот ушла жена, ну ушла, что теперь?.. Биться головой о стену?! Рвать на груди рубашку и, рыдая, кататься по полу?! Или, пуще того, впасть в озлобление и месть?! И ни то, и ни другое. Осознавая свою избранность, ты должен, в конце концов, почувствовать тихую радость оттого, что она ушла. То есть оттого, что теперь, когда ты не обременяешь ее своим присутствием, ей много легче, а стало быть, ты добился-таки своего и облегчил ей жизнь. Более того, отныне это твоя святая обязанность - во всем споспешествовать ей и на первый же ее зов неизменно являться с помощью...