Михаил Слонимский - Черныш

- А вот тут и поздоровкаемся!

Черныш протягивал Йорке Кащееву руку.

- Весь вечер тебя, сволочь, стерегу, - сообщил он очень хозяйственно. На дому делишко закончить помешают - это я себе представил, - а тут самое подходящее место.

Йорка Кащеев вынул из кармана коробку "Зефира" и закурил, показывая полное равнодушие.

- Кури, кури, - сказал Черныш. - Я тебе курить разрешаю. Мое от меня не уйдет.

Йорка Кащеев давил фасон: он и не думал звать кого-нибудь на помощь. Впрочем, никого вблизи не было видно, а извозчики у биржи были к этому часу уже все разобраны прохожими.

- Так, - сказал Черныш. - Барчук. В капризах перевалялся, буржуенок, гонение на пролетариат устраиваешь. Из новых будешь? Летаете все в мечтах своих?

Йорка Кащеев заложил руки в карманы. Но тут же осторожный летчик взял верх над ростовским грачом.

- Я - не барчук, - отвечал он. - Я - рабочей среды, на хрен нужно мне буржуйство!

- Отрекаешься, - с удовольствием констатировал Черныш. - Знаем вашу змеиную душу. Изучили. К девчонке прешься, небось? Удовольствия строишь?

Йорка Кащеев выплюнул недокуренную папиросу и протянул руку, чтобы отвести Черныша.

- К чорту!

Черныш не шевельнулся. Он оттолкнул Йоркину руку даже с некоторой нежностью, словно готовя все это, возвышающееся перед ним и состоящее из рук, ног, головы и прочего, - к чему-то очень хорошему и справедливому. Сейчас вот все это хорошо прилажено друг к другу; оно стоит и разговаривает, как человек. А вот еще минута какая-нибудь - и этого не будет совсем, словно и не было никогда. Так, кашица останется, собакам на пищу.

- Это хорошо, - говорил Черныш. - Это очень хорошо. Я тебя давно ищу. Вот и покончим с тобой делишко.

Словно делишко было самое пустяковое: ну, например, денежек призанять или что-нибудь в роде.

Йорка Кащеев молчал, обдумывая положение. Какой он барчук? Что за чепуха! Ему ужасно как нравился сейчас этот невысокий человек в кавалерийской шинели. Совхозом бы ему заведывать в деревне, а если в городе - то служить, что ли, в милиции. И уже досадно было Йорке Кащееву, что он поссорился с ним из-за совершенного пустяка: из-за девчонки. А теперь уж надо было давить фасон дальше: все равно ничего не объяснишь.

- Покурил? - ласково спросил Черныш.

- Покурил, - в тон ему отвечал Йорка Кащеев.

- Так начнем, что ли? - осведомился Черныш с таким видом, словно Йорке Кащееву уже известно, что надо начать.

- А что начнем? - спросил Йорка Кащеев, приготовившись к бою.

- А вот погоди, - отвечал Черныш, отбросил стэк (с человеком приятней на кулачки), оглядел стоящего перед ним парня и, выбрав для первого удара грудь, изловчился, и Йорка Кащеев, отшатнувшись, еле успел отвести грозный кулак. И тут же, замахнувшись правой рукой, он обманул Черныша и левой рукой стукнул его по скуле.

- Так, - одобрил Черныш. - Это хорошо. Это начистоту. Защищайся, парень. Кашица из тебя будет - так и не защитишься. Это я не за девчонку хрен с ней! - я за справедливость борюсь.

Приговаривая так, он все усиливал и усиливал удары. Он бил Йорку Кащеева даже с некоторой жалостью: до того явно было, что он значительно сильней и выносливей. Йорку Кащеева спасала только ловкость: он увертывался от ударов, но никак не мог перейти от защиты к нападению. Тяжелые удары рушились ему в лицо, в грудь, в живот. Кровь заливала ему глаза, затекала на язык, но он, ловчась, давил фасон: не кричал и продолжал бой.

- Трудный мужчина, - удивился наконец Черныш. - Хорошо бьешься.

И он, размахнувшись вместе с рукой всем своим правым боком, в полную силу ухнул Йорку Кащеева. Тот, схватившись руками за голову, бессмысленно шагнул вперед и молча упал лицом в землю.

- Так, - сказал Черныш. - Девчонка плакать будет.

И для верности он еще ударил Йорку Кащеева сапогом меж лопаток.

- Плакать будет девчонка, - повторил он.

Делишко было закончено, но никакого удовлетворения Черныш не испытывал, словно убить-то он убил, да не того.

- Так, - сказал он, словно оправдываясь. - Тебе бы противу меня не итти. Ты - мужчина сильный, я не возражаю, да против моей силы - куда!

Йорка Кащеев лежал недвижно, уткнув избитое лицо в землю.

- Так-то, - страдал над ним Черныш. - Силы во мне чересчур.

Он вздохнул:

- Эх, по ухабам живем - раз - вниз, раз - вверх! А надо б мягко, как на машине: чтоб быстро и нетряско.

И, махнув рукой, он пошел по направлению к набережной Невы.

Луна выкатилась из-за облака, чтобы осветить этот небольшой клочок земли с биржей и прочими домами. Луна была желтая, круглая и добродушная.

XI.

У моста стоял и зевал на луну милиционер: ведь луна только для того и вращается вокруг земли, чтобы на обоих полушариях отвлекать людей от дела.

Черныш подошел к милиционеру.

- Быстренько, товарищ, быстренько, - там, представляешь ты себе, человека кончили.

Милиционер, забыв о луне, немедленно приложил к губам свисток и засвистал что было мочи. Свистя так, он быстро шел за Чернышем.

Черныш, оживившись, рассказывал, широко разбрасывая руки:

- Иду я, представляешь ты себе, и вдруг вижу: человека бьют. И как бьют: и в рожу, и по губам, и в живот. А человек не кричит, отбивается. И вижу я: скосился парень. Ты представь себе, милый, живо эту картину: лежит что мертвый, не повернулся даже - так лицом вперед и упал.

Милиционер перестал свистеть. Он заговорил:

- А ты чего зевал? Видишь: человека бьют, - отбил бы. Тоже!

- Это я не могу, - рассудительно отвечал Черныш. - Это ваша обязанность, товарищ милиционер. А моя обязанность: кликнуть вас. Я эти порядки - о-го-го! - как знаю.

- А ты не рассуждай, - сердился милиционер, предвидя взбучку за ротозейство. - Никто тебя не просит рассуждать. Струсил - так и не рассуждай!

И он снова приложил свисток к губам и оглушительно засвистел, выражая этим тревожное состояние духа. Так они подошли к телу Йорки Кащеева. Милиционер, повернув тело, удивился.

- Эх, и харя же! Харя, а не лицо!

- А было лицо, - вздохнул Черныш. - Было лицо, а стала харя. Уж этого убивца надо по всем строгостям.

- А кто бил-то? - спрашивал милиционер.

Уже бежали к нему с разных сторон два дворника и еще один милиционер.

- А бил такой человек, - объяснял Черныш, - росту невысокого, толстоватый, при шляпе и палке. Палкой и бил. Вот и представь себе картину: шляпа, палка, лицо невыразительное. Полное лицо. А одет в пиджак - отличного сукна пиджак. Я его как увижу - враз узнаю. Совсем живо представляю себе его фигуру.

- И в таком районе, - огорчился милиционер, подымая стэк, лежавший невдалеке от тела Йорки. - В таком центральном районе (его участок представлялся ему самым центральным и главным в городе). - Не этим ли бил?

- Это мой хлыст, - забеспокоился Черныш. - Мой хлыст, товарищ милиционер. Я как после боя подбежал посмотреть - так и выронил. Выронил, представляешь ты себе, и - тебя кликать.