Николай Лейкин - Из Ниццы

— Девять рублей вамъ, ваше превосходительство, нашлось. Вотъ пожалуйте, — подалъ онъ деньги.

«Ну, слава Богу, что нашлось, а то вѣдь былъ-бы совсѣмъ скандалъ», — подумалъ Изнанцевъ и поспѣшно пошелъ къ себѣ въ кабинетъ.

— Вотъ вамъ сто рублей въ уплату, господинъ Линдэйзенъ, — сказалъ онъ еврею, вынимая ихъ изъ бумажника и тутъ-же сейчасъ сообразилъ, что на расходы ему остается всего три рубля. Сейчасъ я вамъ напишу вексель въ пятьсотъ рублей на три мѣсяца, и вы мнѣ смѣняете его на старый.

— Не въ пятьсотъ рублей долженъ быть написанъ вексель, а въ пятьсотъ сорокъ пять, — поправилъ его Линдэйзенъ. — Проценты-то вы и забыли

— Да, да… Пятьсотъ сорокъ пять…

Изнанцевъ принялся писать вексель.

Только что ушелъ еврей Линдэйзенъ съ векселемъ, какъ къ Изнанцеву въ кабинетъ его зашла супруга его Лариса Матвѣевна. Она была въ фланелевомъ капотѣ съ сильно напудреннымъ лицомъ, и отъ нея такъ и отдавало запахомъ туалетнаго уксуса.

— Ушелъ еврей-то? — спросила она мужа, хотя и видѣла, что еврея въ кабинетѣ нѣтъ. — Ну, какъ-же ты съ нимъ сдѣлался? Неужели заплатилъ?

— Какъ-же я могу заплатить, если у меня денегъ нѣтъ, — отвѣчалъ Изнанцевъ. — Вѣдь я тебѣ, помимо того, что далъ при отъѣздѣ денегъ, больше полутора тысячи рублей въ Ниццу переслалъ. Я переписалъ вексель и далъ ему въ уплату сто рублей. Послѣднія деньги отдалъ.

— Напрасно отдавалъ. Онъ могъ-бы подождать. И переписывалъ напрасно.

— Какъ-же это такъ напрасно? Не уладь я дѣло — онъ подалъ-бы ко взысканію. Вышли-бы непріятности.

— Ну, какъ онъ смѣетъ! Жидюга… Ты занимаешь такой постъ. Ты не мелкая сошка… Онъ долженъ за честь считать, что такіе люди… Ну, да все равно… Твое дѣло, — прибавила Лариса Матвѣевна, садясь. — А я зачѣмъ пришла? Давай мнѣ на расходы. Надо обѣдъ заказать.

— Душечка, я безъ копѣйки. Я ужъ и то занялъ у Захара девять рублей, чтобы уплатить сто рублей этому еврею! — воскликнулъ Изнанцевъ. — Своихъ у меня не хватило.

Лариса Матвѣевна сдѣлала удивленное лицо.

— Однако, какъ-же быть-то? — сказала она. — Вѣдь безъ обѣда нельзя… А у меня всего двугривенный.

— Нельзя-ли какъ-нибудь распорядиться, чтобы въ долгъ взяли? Вернувшись со службы, я привезу рублей пятьдесятъ и половину могу тебѣ дать.

— Какъ пятьдесятъ? Какъ половину? Это, значитъ, мнѣ двадцать пять? Да развѣ я могу быть безъ денегъ? Я завтра-же должна Лидочкѣ корсетъ купить. У ней корсетъ настолько плохъ, что даже бланжетка выпала. Наконецъ, сапоги… А обѣдъ? А мелкіе расходы? Завтра мы отдохнемъ, а послѣзавтра должны начать дѣлать визиты… Нужна карета. Да мало-ли что!

Лариса Матвѣевна такъ и сыпала словами.

— Къ послѣзавтрему я постараюсь достать денегъ, — сказалъ Изнанцевъ.

— Но сколько-же? Сколько? Вѣдь мнѣ нужно не меньше ста рублей. Да и сотней рублей я наврядъ обернусь. У насъ нѣтъ даже кое-какихъ принадлежностей костюма. У меня и у дочери… Самыхъ необходимыхъ принадлежностей.

Изнанцевъ покачалъ головой.

— Странно, что вы, проживъ въ Ниццѣ столько денегъ, не могли себѣ пріобрѣсти тамъ даже самыхъ необходимыхъ принадлежностей костюма, произнесъ онъ, тяжело вздохнувъ. — Вѣдь вы за два мѣсяца прожили больше двухъ тысячъ рублей.

Лариса Матвѣевна улыбнулась.

— Принадлежности костюма куплены, даже съ избыткомъ куплены, но онѣ тамъ остались.

— Какъ тамъ? Гдѣ тамъ?

— Боже мой, да въ Ниццѣ, въ гостиницѣ, въ пансіонѣ.

— Зачѣмъ-же это онѣ тамъ-то остались? Отчего вы ихъ съ собой не привезли?

Изнанцевъ былъ въ полномъ недоумѣніи, дѣлая эти вопросы.

Лариса Матвѣевна слезливо заморгала глазами и поднялась со стула.

— Папочка, ты меня прости. Я должна тебѣ признаться… Вѣдь съ нами случился большой грѣхъ, — заговорила она. — То-есть не грѣхъ, а какъ-бы это тебѣ сказать… большая непріятность… Но ты меня прости… — прибавила она, подошла къ мужу и поцѣловала его въ голову. — Вѣдь нашъ большой сундукъ съ вещами въ Ниццѣ въ гостиницѣ остался. Ахъ… Конечно, это легкомысліе и проклятая рулетка… Я не знаю, право, какъ тебѣ и объявить.

— Говори, говори… Я что-то предчувствую… — глухо произнесъ Изнанцевъ, вскочилъ со стула и заходилъ по комнатѣ, отирая платкомъ лысину.

Жена потупилась и сказала:

— Мы уѣхали изъ Ниццы, не заплативъ въ гостиницѣ восемьсотъ франковъ за пансіонъ.

— То-есть какъ-же это такъ не заплатили? А вещи, стало-быть, остались за долги?

— Нѣтъ, у насъ не оставляли, а мы сами ихъ оставили. Но ты не безпокойся. Вещи не пропадутъ. Стоитъ только послать Марьѣ Ларіоновнѣ восемьсотъ франковъ и на пересылку, она возьметъ ихъ въ гостиницѣ и привезетъ въ Петербургъ… Такъ мы и уговорились.

Изнанцевъ остановился ходить, развелъ руками, и у него вырвалось:

— Господи! Что-же это такое! Не только безъ часовъ, безъ золотыхъ украшеній, но даже и безъ гардероба въ Петербургъ вернулись! Ну, путешественницы!

— Ты не сердись. Вещи цѣлы… Все цѣло… — перебила его жена. — Золотыя вещи въ occasion, а сундукъ съ гардеробомъ въ гостиницѣ. Проклятое Монте-Карло виновато.

— Поѣхали нервы въ тепломъ климатѣ укрѣплять… Поѣхали на солнцѣ грѣться… Морскимъ воздухомъ дышать, — продолжалъ Изнанцевъ. — А сами…

— Рулетка противная, мерзкая… Думала: вѣдь выигрываютъ-же другіе… Передъ нами, говорятъ, какой-то русскій капитанъ тридцать тысячъ выигралъ, а съ пятифранковаго серебряка началъ. Но ты, Вольдемаръ, не тревожься. Всѣ наши вещи будутъ цѣлы… Только-бы полторы тысячи франковъ туда послать на выкупъ. Ну, самое наибольшее тысячу семьсотъ… А въ гостиницѣ вещи нужно было оставить, иначе-бы намъ не пріѣхать въ Петербургъ. Я тебѣ сейчасъ разскажу, какъ было дѣло… Чистосердечно разскажу. Присядь, Вольдемаръ, не мотайся такъ передо мной по комнатѣ. У меня голова кружится, — просила Изнанцева жена. — Сядь.

Изнанцевъ сѣлъ къ письменному столу, закурилъ папиросу, усиленно затянулся и выпустилъ большой клубъ дыма. Жена продолжала:

— Видимъ, проигрались до тла. Какъ тутъ? Закладываю брилліантовую брошку. Считаю деньги и вижу, что денегъ хватаетъ только на проѣздъ до Петербурга и то по третьему классу… Ахъ. Когда я сказала Лидочкѣ, она даже заплакала… «Скорѣй, мамаша, домой, скорѣй…» А мы въ гостиницѣ за пансіонъ восемьсотъ франковъ должны. Вѣдь не выпустятъ. Тебѣ телеграфировать, чтобъ ты прислалъ? Но за два дня передъ этимъ ты только что намъ выслалъ, и я боялась тебя тревожить.

— Тревожь, не тревожь — я все равно не могъ-бы выслать. У меня нѣтъ денегъ, — глухо сказалъ Изнанцевъ. — Я вамъ и такъ отдалъ все, что могъ.

— Мерси, папочка, мерси. Я это все цѣню… Я понимаю… Но что-же дѣлать, если эта рулетка проклятая!.. А ужъ теперь я тебѣ все, какъ на духу… Вѣдь только и переслать туда черезъ Ліонскій кредитъ на имя Марьи Ларіоновны какихъ-нибудь тысячу восемьсотъ франковъ, — сказала она, опять поднялась и опять чмокнула мужа въ лысину. — Ну, такъ вотъ… Когда я увидала, что денегъ у меня только на обратную дорогу, я и придумала такую комбинацію. О, я финансистка! Я и говорю содержательницѣ гостиницы… Прелестная эта дама мадамъ Глуаръ… Такъ и такъ, говорю, я вамъ кое-что должна и уплатила-бы, но намъ надо съѣздить въ Римъ и Неаполь на нѣсколько дней. Чтобы не обременять себя багажемъ, поѣдемъ налегкѣ, а всѣ наши вещи у васъ въ гостиницѣ оставимъ, потому что черезъ недѣлю къ вамъ опять вернемся. А насчетъ долга не безпокойтесь. Къ тому времени мужъ мнѣ вышлетъ двѣ тысячи франковъ, и я съ вами разсчитаюсь. Вы не безпокойтесь. Вы видѣли мой гардеробъ, вещей у меня и у дочери куда больше, чѣмъ на восемьсотъ франковъ. И вотъ мадамъ вамъ порука… Указываю на Марью Ларіоновну. Впрочемъ, нѣтъ, я дала хозяйкѣ двѣсти франковъ въ уплату. Я ей тысячу была должна. Ну, она поморщилась немного, но повѣрила. А я и уѣхала. Такъ вотъ надо выкупить, папочка, — закончила Лариса Матвѣевна.