Алексей Смирнов - Сонное царство

- Начальник... - скривился Хаким, не в силах сдержаться, но (пять!) профессор цепко удерживал его локоть и не давал снизить скорость. Предчувствуя нечто ужасное, в панике, Хаким собрался огреть профессора по затылку...

- Шесть!

Они вошли в палату.

Дверей, как это и положено в подобных местах, не было. Палата была чистая, светлая, на две персоны - вторая койка пустовала. На первой затаился худощавый человек, обритый наголо. Упрятав кулаки в рукава запахнутого халата, он внимательно смотрел на вплывший пузатый параграф и большую переменную величину, смысл которой понять еще предстояло. По сухой неподвижной щеке ползала одинокая одинокая муха.

Параграф что-то произнес, и это серьезно затруднило процесс. Явно требовалось принять что-то под язык - когда-то подобные пустяки, отвлекавшие от проникновения в суть, будили в Ублюдке волны ярости, но теперь он знал, что лучше будет послушно следовать нелепым указаниям этих плоскостных значков и перемешанных цифр - тогда его оставят в покое. Параграф, похоже, скрывал под личиной оператор пси - проездом, надо думать, но все же от петлицы в воротничке, заклееной клейстером, производную взять - вопрос двух минут. А переменная величина слишком объемна, ее не возьмешь на ноготь, она будет развернута изнутри себя, вот что. Тогда и устроится периметр - четыре с третью по трем углам, четыре с шестой - в четвертом... и можно будет открывать окно и ждать вестей.

- Ты просто молодчина, Ким, - сказал Райце-Рох задумчиво, глядя мимо Ублюдка, жевавшего таблетку. - Ты у нас просто золото. - Профессор, оттопыривая губу, натягивал в шприц прозрачную воду из флакона. Хаким, которого угораздило попасть в угол четыре с шестой, привалился к стене и смотрел в сторону, сжимая и разжимая потные кулаки. Ублюдок, заметив маневр, в свою очередь кулаки разжал и с мутным триумфом сверлил величину, ставшую безопасной. Ноготь, развернутый к свету, медленно насыщался. Внезапно в левой руке возникла острая боль, и на короткий миг параграф обрел неважное до сей поры лицо - очки, бородка, пухлые щеки. Ублюдок изумленно вытаращил глаза:

- Жатва? - спросил он ровным голосом.

- Не говори - страда, - издевательски усмехнулось лицо, и судьба лица в ту же секунду решилась. А Ублюдок растворился в непроглядном, многообещающем мраке.

- Теперь - ни звука, - молвил Райце-Рох, обращаясь к Хакиму. Тот и так хранил молчание, а после профессорского наказа сжал зубы и закатил глаза. "Лишь бы кончился этот день, - попросил он небеса. - Алла акбар! А дальше дальше прочь из этой халабуды, и гори оно все. За такую вредность не молоко положено, а свинец. Не мне, конечно, - ему. В затылок. Между второй и третьей складочками".

Так он стоял довольно долго, прикрыв глаза и стараясь не слушать ползучий шепоток профессора. Но отдельные слова все-таки долетали, и Хаким время от времени порывисто, как лошадь, мотал головой, гоня их от себя, а мозг против воли вбирал и анализировал, и Хаким ужасался: "Что, что он городит? Какой к черту гипноз - это чистое знахарство, какие-то заговоры... нет, не разобрать - и ладно, не буду думать, - он жмурился все сильнее, но перед глазами продолжала маячить согбенная профессорская спина, склоненная лысоватая голова, украшенная перстнем кисть на пульсе Ублюдка. - Сколько можно? Сколько времени прошло? Уж солнце садится... ", - и, напуганный вдруг этим обстоятельством, Хаким быстро открыл глаза. Он взмахнул руками, чтобы не грохнуться навзничь: пол в палате вздыбился и уходил за спину вверх, образуя какое-то нелепое целое с тремя - где четвертая? - стенами, освещенный багровым светом фотографической лаборатории.

- Профессор! - закричал Хаким визгливо.

Профессор медленно пятился, смешно балансируя и не разгибая спины. Он не оборачивался и продолжал бормотать, как заведенный, а темная фигура между тем расправляла плечи и неспешно поднималась на ноги. На покинутой кровати вместо ожидаемой вмятины остался горб.

Фигура шагнула к окну, с которого исчезла решетка, распахнула ставни. Вдохнув полной грудью, Ким Сикейрос изучал открывшийся пейзаж - бескрайнюю пустыню, полную странного стрекотания.

- Профессор, - выдохнул Хаким. - Что вы сделали, будьте вы прокляты.

Райце-Рох не оборачивался и все шептал, и все бормотал, отступая.

- Профессор! - крикнул Хаким в отчаянии. - Мир-то в нем! Он теперь может... вы что - не видите, старый придурок? Вы посмотрите, что он делает!

Ким Сикейрос глянул через плечо.

- Да, - кивнул он, улыбаясь- Да, изнутри.

Он выставил ребристый ноготь, и Хакима вывернуло наизнанку. Дрожащая груда с перламутровым отливом лишь на мгновение задержалась возле перекошенной двери: медленно, теряя объемность, она сделалась плоской, словно лист писчей бумаги; потом поблекла и слилась со стеной. Угол вспыхнул розовым, со щелчком высветилась дробь "4/6", но наоборот.

- Да-да, - сказал Ким Сикейрос. - Производная от пси-оператора.

И профессор, сморщившись до размеров сливовой косточки, скользнул, попискивая, в карман больничного халата.

Тогда Сикейрос, завязав пояс новым, теперь уже правильным узлом, светясь радостью, шагнул в окно - в песок, стрекотание, в неподвижный и теплый воздух.

Г л а в а 8. ПРОГРАММА "ЖАТВА"

- То есть? - спросил ошеломленный Всеволод Рюгин. Он огляделся. - Как пришли? Куда?

- На кудыкину гору, мужики, - сказал Конечный, присаживаясь. Он вздохнул и достал сигареты.

- Я не понимаю, - произнес Бориков неуверенно. Костюм, будто тоже не понимал, разом обвис на нем. - Мы...

- Вот! - Конечный отложил пачку, снова полез в карман и извлек сложенную карту. Он несколькими резкими тычками расправил бумагу и сунул палец в кружок, выведенный синим по зеленому и перечеркнутый крест-накрест синим же. - Вот здесь мы и находимся, - и Конечный смолк.

Бориков остался стоять как стоял и пристально смотрел на него. Рюгин вертел головой, пожимал плечами и не мог выговорить ни слова, хотя сказать что-нибудь очень хотелось. Неопределенность их положения была столь очевидна, что лишние слова могли ее перенасытить. Парвус напрягся. Пришли так пришли - он снял рюкзак и ждал продолжения. Он ощущал непорядок, а непорядка он не любил. Кто его знает, как придется себя вести, а Парвус предпочитал, чтобы другие никогда в его поведении не сомневались. Яшин стоял чуть поодаль, отвернувшись. Одной рукой он держался за ствол березы, и ноги его мелко дрожали.

- Лагерь-то где? - спокойно осведомился Бориков. В его голосе звучал призыв к Конечному признать явную ошибку и разрешить недоразумение. - Где неформалы?

- Нет никаких неформалов, - сообщил Конечный. Он излишне равнодушно это сказал, по этому равнодушию Бориков понял, что дело серьезно и, скорее всего, плохо. Что именно было плохо, он пока не знал и собирался немедленно это выяснить. Сжав кулаки, он шагнул к Конечному. Тот вскочил на ноги и попятился.