Юлий Крелин - Хирург

– Виновата, Евгений Львович. Но так все надоели. Покоя хочется хоть какого. На дежурстве только и есть покой. Ну, привезут больного, так это нормально, работаешь, устанешь, но нормально устанешь. А дома! Дома нет покоя. Ведь уже скоро сорок лет мне. А до сих пор в кошмаре живем. Муж, родители мужа, ребенок и я. Вы же видели. Кресла кровати наши ставлю днем на родительскую тахту. От этой тесноты ругань все время. А с кем – со свекровью, конечно. Хотя я ей должна быть благодарна по гроб. Отношения с мужем портятся. Сын носится по комнате аж голова шумит. В коридор выгнать нельзя – сосед больной, ругаются. Да и действительно больной. Уже два года болен. И до конца жизни болеть будет. В сердцах пожелаешь… Уж не скажу что, а потом маешься, сердце болит от такого. Говорят, скоро дадут квартиру. Уж пять лет говорят. На кооперативную денег нет. А скоро сорок – жизнь-то кончается почти. Вот и бережешь покой ординаторской. Вы уж простите. Сама знаю, что плохо. Эх Евгений Львович, дадут квартиру, заведу собаку, как вы. А вы тоже хороши. В общей квартире собака. И главное, все на Галю бросили, она ведь с собакой возится. Да в общей квартире. А здесь вы деликатный, для других. А ей каково. Так и ходим мы, несчастливые, за счастливчиками.

Перешла в наступление. Да Бог с ней. К тому же и права!.

Опять телефонный звонок.

– Хирургическое отделение… Позвоните позже. – Бряк трубкой на рычаг. – Ой! Что же я! Вот так, Евгений Львович, а ведь решила сейчас всех подряд звать.

– Ох, кума, сглазишь ты наш покой. Его ведь заслужить надо. И расстроила ты меня. Все таки приятно думать, что тебе, то есть мне, очень плохо живется. Втроем в двадцатиметровой комнате. Но ведь есть же возможность собаку держать. А мне все мало. Скоро дадут тебе квартиру. На пятерых-то – трехкомнатную. Ох и заживешь ты. Буду приходить к тебе отдыхать. Пустишь?

Она засмеялась. Наталья Максимовна часто смеется. И сейчас. Белые волосы распушились. Под лампой сидит – волосы блестят, рот большой – я люблю, когда у женщины большой рот. Наташа такая молоденькая кажется! И не поверишь, что ей под сорок.

– А почему ты так молодо выглядишь?

– Какое молодо?! Я за последние годы полнеть очень стала. Вот все, кто занимается спортом, как бросят, так полнеют.

– Я и говорю, что от спорта больше плохого, чем хорошего. Ведь бросать-то всем приходится. И быстро развал.

– Если бы знала, что так себя буду плохо чувствовать, никогда бы не отдавала баскетболу столько времени. А молодо выглядеть – спасибо двадцатому веку, век косметики и парфюмерии. Мы не ждем милостей от природы – взять их наша задача.

– Тебе вроде и на милости жаловаться не приходится.

– Я уж все имею от нашей жизни, – она засмеялась. – Двадцатый век сломал извечную несправедливость для женщины – выглядеть такой, какой уродилась. В случае чего и операцию можно сделать.

Вошла санитарка:

– Больного тяжелого из-под машины привезли.

– Ну, вот тебе и покой.

Мы побежали в приемное отделение.

Больной тяжелый. Выяснить ничего нельзя – пьяный.

Возились с ним до утра. В пять я послал Наташу соснуть хоть часок. А потом сам же и разбудил. Картина была не совсем ясная, вроде бы операции и не нужно. Вывести из шока надо, а потом за переломанные ноги можно будет приняться. Сделали мы ему блокады, ноги в шины уложили, льем в него всякие жидкости, кровь, а дышит все равно плохо. Решил сделать ему пункцию грудной клетки слева. Потянул оттуда шприцем и получил прозрачную желтую жидкость. А что – не пойму. Позвал ее. Как говорится, одна голова хороша, а две лучше. Оказалось – один нос хорошо, а два лучше. Она подошла, понюхала лоток с жидкостью и спокойно сказала: «Вино. Сухое вино». Понюхал и я – точно. Мы посмеялись с нею. Благо, ей много не надо для этого. Поговорили о том, что она крупный знаток, а я себе все испортил, что в дегустаторы меня не возьмут. Ну посмеялись – и диагноз ясен: разрыв диафрагмы с выпадением желудка в грудную полость. Оперировать надо. А без вина бы не решили. И от вина бывает польза немалая иногда.

Соперировали. Желудок вытащили из груди назад, на свое место, в животе уложили, диафрагму зашили. К десяти больной уже немножко оклемался.

Я вспомнил, что в одной нашей хирургической книге, посвященной ранениям живота, приводится анекдот быль о поездке Бриана по французским госпиталям в первую мировую войну. В госпитале он увидел одного зуава, который был спасен во время штыкового боя от прямого удара в живот зашитыми в поясе золотыми монетами, – штык, соскользнув с монет, лишь оцарапал живот. Бриан сказал: «Видите, как полезно всегда иметь при себе немножко денег».

Как полезно всегда немножко выпить. Но, конечно, только сухое вино, а то женщины хирурги будут в затруднении. Впрочем, если бы были щи, было б еще яснее.

После удачной операции и сил как будто больше. Или радость, что ли, распирает?

Смотрю на Наташу – постарела за ночь маленько. Не вышло с покоем на дежурстве. Краски сошли немного, а какие они, естественные или искусственные, – не сказать. Мне не сказать. Вот Нина, наверное, моложе, а кто из них краше… Мне не сказать.

В три часа подкрасилась, посвежела и пошла домой. Отдыхать будет. И я тоже. Так и ходим, счастливые за несчастливыми. И все таки мы счастливчики. Радость у нас есть после действа нашего. А смотрю я на других, на Сергея Алексеевича к примеру, – хорошо нам. И работа хорошая, счастливая. И решать мало надо – жизнь сама решает и заставляет нас что-то делать. Почти всегда единственно возможное. Свобода выбора – может, это и хорошо, но очень трудно. Нам легче.

– Саня, на птичий рынок поедем?

– Конечно. А мама?

– И маму возьмем. Собирайся. Галя, ты поедешь с нами на птичий рынок?

– Вестимо.

– Тогда собирайся быстрей.

– Пап, а Рэда возьмем?

– С ума сошел. Да он сбесится от обилия собак. А потом, из за него придется брать такси. А так на метро. Галь, а как насчет поесть? Успеешь?

– Будет сделано, мой капитан.

– Пап, а что там, кроме собак?

– Рынок-то птичий, – стало быть, птицы. А еще кошки. Корм для разной живности. Еще рыбы.

– Но собаки беспаспортные? Не через клуб, да? Нечистопородные?

– Это да. Но почему такое разочарование? Нечего в себе воспитывать собачий расизм. Кстати, дворняг некоторые считают самыми умными из собак.

– Нет, я не про это. А насчет умных – вчера Мишка принес в класс собачий журнал – ревю собачье – ему из Москвы привезли, – там написано, что самые умные таксы. Там сказано – Мишка переводил нам…

– А сам ты еще не научился, что ли? «Три мушкетера» вы переводите все, а собачий журнал…

– Он же на перемене, вслух, всем. Там так сказано, что, если вы хотите иметь дома тирана, заведите таксу, они очень хорошо ориентируются в характере каждого члена семьи и к каждому подбирают свой ключ, пользуются слабостями каждого индивидуально.