Иван Лажечников - Беленькие, черненькие и серенькие

Закружился было Волгин в этих увеселениях. В танцах ему не давали отдыха. В менуэте la reine это был настоящий Аполлон, по отзыву прекрасного пола. Никто так грациозно не вёл своей дамы в польках, не делал в контрдансах таких мудрёных антраша и шассе battu. А казачок? Хотя Волгин, по тогдашнему обычаю, исполнял его в башмаках с стразовыми пряжками и шёлковых чулках [344] В менуэте а lareineэто был настоящий Аполлон... исполнял его в башмаках с стразовыми пряжками и шёлковых чулках ... — Менуэт а la reine — «королевский» менуэт, ставший придворным танцем при Людовике XIV. В России известен с петровских времён. Сравнение Волгина с греческим богом Аполлоном говорит о красоте движений, изяществе и галантности танцора, главных качествах в менуэте. Никто так грациозно не вёл своей дамы в польках — явный анахронизм, поскольку полька появилась только в середине XIX в., и Лажечников, очевидно, под полькой подразумевает полонез (польский) — торжественный танец-шествие в начале бала. Контрданс — старинный английский танец. Допускал любое количество танцующих пар, отличался живостью и универсальностью, что породило множество разновидностей контрданса, известных и в России («Данила Купор», котильон). Антраша — танцевальное па, прыжок, при котором танцующий быстро ударяет ногою о ногу. Шассе battu – прыжок с продвижением, при котором одна нога как бы догоняет другую. Казачок — живой, весёлый народный танец импровизационного характера. В начале XIX в. стал бальным танцем. Исполнял его в башмаках... — Требования моды предписывали офицерам являться на бал в парадном обмундировании, а для танцев обязательно надевать бальные туфли. , старики отзывались, что родовитый казак лучше его не пропляшет своего национального танца. То пригласит его мать сделать честь пройтись с её дочерью, не имевшею ещё случая танцевать с таким ловким кавалером и выказать свои таланты, развитые в столице. То очаровательная девица мимоходом бросит на него молнию своих глаз, которая могла бы поднять и мёртвого — а в Волгине, казалось, было две жизни — и понесётся он в следующем танце с своею очаровательницей. Никого так часто не поднимали со стула в игру соседа и не требовал к себе оракул ; ни на кого так горячо не пал жгут в доказательство, что чем сильнее бьёшь, тем сильнее любишь [345] Никого так часто не поднимали со стула в игру соседа и не требовал к себе оракул... чем сильнее бьёшь, тем сильнее любишь. — Лажечников называет здесь самые популярные святочные игры того времени. Игра «Соседи» состояла в следующем. Все рассаживаются парами, одному из играющих ведущий задаёт вопрос: «Вы довольны своим соседом?» Если следовал ответ «нет», недовольный должен был назвать того, кого он хочет иметь соседом. Играющие меняются соседями и т.д. Всеобщая суматоха возникала, когда один из соседей заявлял: «Недоволен всей деревней». «Любимую форму разыгрывания фанта составляет: быть оракулом , — пишет один из современников Лажечникова. — Обречённый садится на стул и покрывается большим толстым платком. Желающие услышать от него предсказание подходят и безмолвно касаются до головы его пальцами. Само собою разумеется, что оракул не может сказать правды и возбуждает общий весёлый смех. В разыгрывании фантов не всегда соблюдается совершенное беспристрастие; напротив, более замысловатые и трудные для выполнения, как, например, оракул, назначаются большей частью самым искусным и ловким из кавалеров» (Потехин А. Забавы и удовольствия в городке // Современник, 1852. № 7). Игра в жгуты относилась к разряду подвижных. В круг выходят два играющих, один с колокольчиком, другой со жгутом (платок, свитый верёвкой), у обоих завязаны глаза. Играющий с колокольчиком звонит и перебегает с места на место, тот, что со жгутом, должен его догнать и ударить. . Зато ничьих фантов столько не было, как Волгина, а фанты в то время, большей частью, выкупались бесчисленным счётом поцелуев.

Приезжая к себе с рассветом дня, утомлённый, разбитый, Волгин не чувствовал, как слуга раздевал его и укладывал в постель. Только во сне всё ещё мерещились ему огненные и томные глазки, тоненькие и толстенькие губки, и отдавался в ушах его звук сладких речей. На другой день встанет свеж, здоров, весел, и опять за те же упражнения. Мудрено ль? Он был так молод, не знал за собой горя и не видал его перед собой.

Чаще других посещал молодой моряк дом Сизокрылова, очень значительного лица в губернском городе, и потому чаще, что у этого лица был сын, приятель Волгина. Молодые люди вместе поступили на службу, вместе делали одну морскую кампанию, вместе кутили. Приняв наследство, Волгин поехал в губернский город познакомиться с властями, с которыми имел дела по своим имениям, повеселиться и повидаться с своим бывшим товарищем, вышедшим уже в отставку. Не испытав ещё ни измены любви, ни измены дружбы, мало знакомый с светом, он видел во всех людях одни добрые, благородные качества. За молодого же Сизокрылова, умевшего доказать ему свою дружбу многими послугами, готов был, как говорят, на ножи. Напротив того, этот друг, хотя и немного постарше Волгина, но ловкий, пронырливый, перегоревший уже в опытах жизни, с первого раза, как увидал его в своём семействе, схватился за счастливую мысль загнать эту дорогую птичку в расставленные сети. И вот на какую приманку.

У него были три сестры. Старшая, Гликерия, по календарю [346] ... Гликерия, по календарю ... — Имеется в виду часть календаря (месяцеслова) — святцы, по которым и определяли имя новорождённого. , и Лукерия, по народному произношению, была красивее и бойчее других. Она танцевала менуэт, как королева французская, пела русские песни, как малиновка. Если б заглянуть в акт её крещения, можно бы по нём счесть ей двадцать пять лет. Но кто ж пойдёт справляться с актами? Наружность и родители давали ей только двадцать лет. В свете это была самая привлекательная из девиц губернского города N. Увы! Местные женихи знали, чем она была дома, и потому не посягали на счастье или несчастье назвать её своею супругой. По этой-то причине и засиживалась она в девическом состоянии. Младшим сёстрам, хотя и не с такими блистательными наружными качествами, но добрым и любезным, представлялись достойные партии, и напрасно. Мать их, женщина неразумная и бестолковая, страстно любившая старшую дочь, баловавшая её с малолетства, и слышать не хотела, чтобы, помимо её идола, шли меньшие её дочери к брачному алтарю. Старшую дочь величала она Лукерией Павловной, а меньших не иначе называла, как девчонками. Вы думаете, что баловень-дочка платила ей такою же любовью? Нимало. Часто Лукерия Павловна хохотала над своею маменькой, когда та, за неимением бровей, разрисовывала себе неправильно брови так, что одна уходила концом вверх, а другая углом загибалась на веки; часто прикрикивала на неё, говорила ей в глаза, что она необразованная, степная барыня, а за глаза, при сёстрах и домашней прислуге, честила её даже и дурой. Мать приказывала, а дочка отменяла приказание, не для того, что считала своё распоряжение лучшим, а для того, чтобы поставить на своём. Чего не терпели от неё две Сандрильоны [347] Сандрильона — Золушка. , её меньшие сёстры! Покупка и выбор для них материй на платья, покрой этих платьев, причёска, выезды, даже рукоделья, — всё, что могло радовать и утешать эти бедные жертвы, зависело от домашнего властелина, всё получалось от каприза или великодушия его. Сёстры не могли любить Лукерию Павловну, но боялись её и льстили ей из надежды щедрых её милостей. Зато мало уважали мать, которой несправедливое предпочтение любимой дочки возмущало их душу. Властолюбивая, нетерпеливая и вспыльчивая, Лукерия Павловна жестоко обращалась и с своей прислугой. Сколько раз её ручка оставляла красное пятно на щеке её горничной! Даже раз удостоилась эта несчастная кровавого возмездия булавкой за то, что, одевая свою барышню, слегка нечаянно уколола её. Вот какое сокровище готовил молодой Сизокрылов своему другу! Виды были не глупые. Он хотел, во-первых, избавиться от домашнего тирана, под зависимостью которого и сам находился, хотя и в меньшей степени, нежели другие члены семейства; во-вторых — занять место этого властелина и чрез то свободнее удовлетворять свои страстишки, до сих пор стесняемые контролем сестры. Надо сказать, что и сынок был маменькин баловень, но занимал только второе место в сердце её и в доме. Пожалуй, удовлетворение этих видов могло принесть пользу меньшим сёстрам, которым, вслед за старшею, открывался выход из нерадостного дома родительского. Тогда-то молодой Сизокрылов мог бы распоряжаться своею маменькой как хотел.