Х Собачий - Сломанная Головоломка

- Я тебе про это, Паша, и говорил, - вставил Степан Самойлович. Помнишь: кипарис, Эйфелева башня... Мишенька бешено затряс головой.

- Не нужно кипарисов! - закричал Юра. - Ничего не нужно. Нужно просто задуматься - откуда они приходят эти смыслы. Из подсознания?.. Из личной истории?.. Веревка - что может быть обыкновеннее. А ведь в доме повешенного о ней даже говорить не могут!.. Хоть "коллективным бессознательным" это обзови, хоть "нуминозным" - ведь от этого же ничуть не легче! Оно все равно само приходит. Нас не спрашивая.

Все молчали.

- Можно и проще сказать: все от Бога, - усмехнулся Мишенька.

- А Бог? Это что такое? Какой смысл у этого слова? Само это понятие оно откуда взялось?.. Зоя, вон, лекцию пыталась об этом прочесть! Самое страшное, от чего просто выть хочется, что? То, что даже этот мой разговор, эти мои мысли, все ваши мысли по этому поводу - они тоже сами по себе откуда-то взялись. Сами, без спросу. И точно так же, сами, без спросу, куда-то и исчезнут, сменятся другими. И никто не знает - какими! Вы знаете, о чем вы подумаете через восемь секунд?..

Паша испуганно посмотрел на часы.

- Откуда выползают мысли - это просто самое страшное. По сравнению с этим даже то, что в квартире над нами сейчас, может быть, лежит бомба и через те же восемь секунд взорвется, продавит на нас потолок - это ерунда! И то, что в любую секунду может остановиться сердце - тоже ерунда... Но то, что через минуту я подумаю о чем-то - а о чем, не знаю! - вот это страшно... Подумаю, увижу мир как-то по-другому, а как? Как угодно! Весь этот мир вокруг - он у каждого из нас свой, он соткан из смыслов, он рождается, изменяется, исчезает вместе с человеком - с его сознанием, с теми смыслами, которое это сознание к миру цепляет - со всеми этими проклятыми мыслями.

- Юре стало ужасно тоскливо.

- Как это "мир у каждого свой"? - сказал Паша. - Мир, Юра, у нас общий. Вот, смотри, - он провел рукой по стене. - Стена... А? Стена? Юра кивнул.

- Да, это стена. И от этого становится еще страшнее. Все потому же! Потому, что я опять не понимаю: не понимаю, откуда пришла и эта мысль, что мир у нас общий... Не понимаю, почему я с этой мыслью сейчас согласен - а я согласен, Паша, он у нас с тобой общий... Почему у меня сейчас появилась вдруг уверенность еще в другом - в том, что согласен с этим я был и всегда раньше... И я не понимаю даже, почему я сейчас так уверен, что могу с тобой соглашаться или не соглашаться...

- Да человек просто так устроен, и все, - сонно сказал Степан Самойлович. - Зоя называла это... или что-то похожее... формами коллективного бессознательного. Или сознательного? В общем, мы думаем так, как... как мы думаем - просто не можем иначе! Что тут такого?..

- Интересная мысль, - засмеялся Юра. - Откуда, извини, она к тебе пришла? И почему ты решил, что с ней можно согласиться?..

- Не лез бы ты, Степа, со своим "бессознательным", - сказал Мишенька. - Это принято называть по-другому. То, что Юра пытается ответить на вопрос "почему?", а потом на вопрос "почему я спрашиваю почему?..." действительно, обычное свойство мышления. Такие свойства, Паша, Кант, например, "категориями" называет. Термин такой, его философы придумали. Юра, вот, страдает из-за того, что мыслит категориями. "Почему" - это категория причинности. Не бывает ничего, у чего причины бы не было. В общем, "категории" это как "архетипы"... А "нуминозное" - его философы любят называть "вещью в себе"...

- Да что мне с того, что это так называется! - заорал Юра. - Хоть жопой назови! Ты просто скажи мне - почему я пытаюсь понять "почему"?!! Почему все это?! Ну!..

Мишенька только ухмыльнулся и пожал плечами.

Юра обвел всех взглядом, помолчал, потом, уже спокойно, спросил:

- Вот, например, появился передо мной очередной абсурднейший образ: стоит красивая, простая-простая такая, девушка Лариса. С руками. С ногами. Слушает внимательно... А почему?!

Лариса, уже с минуту тихонько стоявшая в дверях, засмеялась:

- Густав Майринк, "Ангел Западного Окна", цитата: "И вновь возобладало во мне желание поиронизировать над этим застольным философствованием, национальной болезнью русских..." - извините...

Подмигнув Юре, она убежала - ее опять хором звали Костя и Илья.

Юра пожал плечами. Степан Самойлович, сидевший низко свесив голову, вдруг пробормотал что-то, почмокал губами. "Сейчас у него упадут очки. Ну и упадут... А может - и не упадут. Может они на веревочке".

Мишенька стал разливать водку. Она почему-то не лилась.

- Извини, - сказал Паша. - Мне кажется, что в бутылке уже ничего нет. Так и оказалось. Все, кроме Степана Самойловича, встали и осторожно, хватаясь, чтобы не упасть, за стены и мебель, двинулись в комнату.

В полутемном коридоре у вешалки стояла Лена, держась одной рукой за рукав своего плаща и бессмысленно глядя куда-то в угол, на сваленную кучей обувь.

- Лена пришла! - радостно закричал Паша.

- Она уже приходила, - поправил его Мишенька. - Раньше!

Юра хотел спросить Лену, что опять стряслось, почему она такая хмурая, но она вдруг, закрыв лицо руками, убежала в ванную и заперла дверь изнутри.

В комнате было теперь совсем темно, торшер выключили, только в своем углу сидели Лариса, Костя и Илья - в мерцающем свете пустого телевизионного экрана они, почти касаясь друг друга лбами, разглядывали что-то на полу. И вдруг - захохотали. Илья просто завыл от смеха, Костя повалился на спину и задрыгал ногами.

Ни Зои, ни Сережи, конечно же, в комнате не было.

Не было больше и водки.

Мишенька лег на диван. Паша, опрокинув что-то на столе, втиснулся в кресло. Юра, сев в ногах Мишеньки, закрыл глаза. Теперь, с закрытыми глазами, начал медленно вращаться он сам - на этот раз уже в другую сторону, по часовой стрелке.

- Кошмар, - испуганно вскрикнул вдруг Паша.

Помолчав, объяснил дрожащим голосом: - Совсем вдруг страшно стало: помните, я говорил, что мои родители - на самом-то деле совсем чужие люди, взявшие меня из роддома. Но ведь как они могли узнать тогда, кого им брать? Все младенцы - они же на одно лицо. Они запросто могли перепутать... Вдруг они взяли не меня? А я - так и остался там!..

- А еще - знаешь, что может быть? - вяло, не открывая глаз, спросил Мишенька. - Вдруг твой папа - сексуальный маньяк, страшнее Чикатило... Его дети ведь тоже ни о чем не догадывались. И вот твой папа сейчас, ночью...

- Баррикады на улицах Сараево. - громко крикнул Костя, они втроем опять, совершенно по-идиотски, захохотали.

"Дерьмо", - мысленно произнес Юра. Ни о чем, так, вообще. Абстрактно. "Дерь-мо. Мо-дерь... Дерь-модерь-модерь..."

Вошла заплаканная Лена, включила показавшийся после темноты ослепительным свет, нашла под креслом свою сумочку: - Я пошла, - мрачно сказала она. - Опять... дела дома. Извините... - у нее дрожали губы. Она выбежала из комнаты, хлопнула входная дверь.