Вячеслав Софронов - Кучум (Книга 3)

-- Дружба двух властелинов всегда полезна. И тебе, хан, и московскому царю она принесла бы взаимную выгоду...

-- О какой выгоде ты говоришь? Царь Иван требует от меня уплаты дани и даже прислал своего человека, чтоб он переписал всех улусных людей. А то я еще утаю от московского царя десяток-другой соболиных шкурок. Прогневлю царя Ивана... Моими друзьями могут быть лишь те, кто одной веры со мной. Девлет-Гирей -- вот человек, кто сможет оказать помощь.

-- Но он один из главных врагов Москвы, -- слабо возражал Сабанак, -почти каждый год он шлет своих нукеров на русские земли.

-- Любой на его месте поступал точно так же. Взяв Астрахань и Казань, царь Иван сам вынудил его к ведению войны. Если у тебя заберут силой твоего раба, разве ты останешься доволен? Не будешь копить силы, чтоб вернуть его обратно? Нет, царь Иван не может быть моим другом...

-- Но и крымский хан Девлет-Гирей ходит в прислужниках у турецкого султана Селима. По его указке он нападает на московитов. Разве не так? -видно было, что Сабанак сдерживает себя, чтоб не наговорить Кучуму дерзостей, пытаясь при том открыть ему глаза на что-то известное лишь ему одному. -- Живя в Москве, я мог видеть, как русские встают на защиту своих селений. На службе у них множество казанских и астраханских мурз, черемисы...

-- Тьфу, предатели, -- со злостью бросил Кучум.

-- Но и иноземцы из других стран идут на службу к русскому царю, и он всех принимает, дает им улусы, людей...

-- Я вижу, что жизнь среди московитов не пошла тебе на пользу. А может, ты вообще послан русским царем следить за мной? А?! Скажи честно! -- Кучум подошел вплотную к Сабанаку и наклонился к самому липу.

-- Хан желает оскорбить меня? -- вскочил тот и рука его невольно легла на рукоять сабли.

-- Да кем ты себя считаешь? Ты, которого я нанял за деньги для похода в Сибирь! Прах! Одним мизинцем я сотру тебя в пыль. Запомни, что только в память о дядьке твоем, Алтанае, что был храбрым воином и другом мне, оставляю тебя на свободе. Мой визирь завтра определит тебе место, где будешь жить, как можно дальше от ханской ставки. -- Кучум повернулся к нему спиной, показывая, что разговор окончен, и несколько раз хлопнул себя плетью по голенищу сапога.

На другой день Карача-бек сообщил Сабанаку, что отныне он должен будет жить на окраинных землях по верхнему течению Тобола. Ему даровалось селение, насчитывающее два десятка мужчин. Каждый год он должен собирать ясак в сотню соболиных шкурок, доставляя их до начала половодья в Кашлык.

Сабанак молча выслушал ханский указ и лишь спросил Карачу-бека:

-- Сколько мне разрешено оставаться в Кашлыке?

-- Хан ничего не сказал об этом, -- дернул плечом Карача-бек, -- но мне кажется, что мурзе Сабанаку будет лучше побыстрее покинуть ханский городок. Для его же блага, -- добавил он мягко.

-- Хорошо, я так и поступлю.

Сабанаку хотелось узнать о судьбе Биби-Чамал, которая когда-то была его наложницей, и, возможно, кто-то сможет сказать ему, что с ней стало, где она теперь! Он разыскал несколько старых нукеров, что воевали еще под началом его дядьки Алтаная и продолжали служить Кучуму в Сибири. Те, с трудом узнавая в постаревшем, с густой сединой в волосах и бороде прежнего юношу, приглашали его к себе, угощали вином, растроганно хлопали по плечу, вспоминали старого башлыка.

-- Вино пить мулла не велит... -- смущались они, -- да и шейхов набралось в Кашлыке столько, что шагу не ступишь, донесут.

-- Не те нынче времена, ох, не те, -- сетовал широкоплечий воин, на чьем лице виднелся шрам, уходящий под шапку, -- но башлыка Алтаная все одно помянем добрым словом.

Чуть выпив, воины становились разговорчивее, костерили новые порядки, местных беков, что в глаза улыбались, а на самом деле ненавидели и хана, и всех, кто пришел с ним. Больше других доставалось Караче-беку. Ему так и не простили того, как он расправился с пятой сотней, казнив половину нукеров. Про Кучума помалкивали, со страхом пряча глаза.

-- Оборотень он, -- поясняли шепотом, -- все обо всех знает. Может в сороку обернуться и возле костра сидеть незаметно, все слышать, что о нем говорим. А потом... сам понимаешь.

Про Биби-Чамал никто из них не знал. Даже имени ее не слышали.

-- Знаешь, сколько нам их встречалось... Если бы имена всех стали спрашивать, запоминать, то и мозгов бы не хватило. Сам, поди, был воином, помнишь...

Сабанака резануло "был воином", и он гневно сверкнул глазами, хотел сказать что-то обидное, но передумал, поблагодарил и стал прощаться. Через два дня он уже навсегда, как он думал, покинул Кашлык, направившись в отведенный ему улус.

* * *

Место ему понравилось: на невысоком берегу были вырыты полуземлянки, вокруг которых простирался небольшой луг, заливаемый в весеннее половодье водой, а дальше виднелся хвойный лес, стеной обступивший селение.

Навстречу к нему высыпали удивленные жители вместе с древними стариками, смущенно отводящими взоры женщинами, босоногими детьми, прячущимися за матерей, и мужчинами, стоявшими отдельно с копьями в руках.

Сабанак, не слезая с коня, объявил им, что отныне он будет их мурзой, и велел построить для него жилище у самого речного обрыва чуть в стороне от самого селения. Мужчины о чем-то переговаривались меж собой и не решались заговорить с новым правителем, но было видно, что их мучил какой-то вопрос, и потому Сабанак помог им, спросив:

-- Вы, верно, хотите знать, есть ли у меня жена, дети? Нет, но со временем обзаведусь женой, а даст Аллах, то и дети будут.

Тогда один из стариков, набравшись смелости, обратился к нему, сделав несколько шагов вперед, и заговорил сиплым голосом:

-- Люди зовут меня рыбак Назис. Я потерял своих сыновей, что ушли на войну и не вернулись. Недавно похоронил и свою старуху. Теперь живу с внуками. Ответь мне, наш новый господин, будут ли брать на войну и моих внуков, которые уже стали юношами?

-- Я вижу, ты мудрый человек, -- улыбнулся Сабанак, -- и понимаешь, что каждый мальчик, если он не калека, рождается воином. И ты, верно, воевал когда-то...

-- Я только с рыбой воевал и иногда побеждал ее, -- под общий смех отозвался Назис.

-- Но все равно воевал, -- Сабанаку понравился этот словоохотливый старик, и он еще шире улыбнулся, -- мужчина всегда воюет: со зверем, с рыбой, как ты, с врагами. Пусть твои внуки сами решат свою судьбу. Но я лично уже повоевал и, слава Аллаху, собираюсь дальше жить мирно.

-- Ты поминаешь какого-то Аллаха, -- поднял руки вверх Назис, -- нам про него говорили сердитые люди, что приезжали из Кашлыка по ханскому повелению. Они велели сбросить в воду наших богов и поклоняться этому самому Аллаху. Но покажи его нам. Где он?

Сабанак никак не ожидал, что в первый же день ему предстоит вступить в спор о вере со своими подданными, и, чуть улыбнувшись, заговорил терпеливо, словно с малыми детьми: