Сергей Солоух - Шизгара

Но неудачливый абитуриент не явился, он, как известно, предпочел путешествовать без билета (то есть не в строгом соответствии с указанным ему временем, местом и даже номером поезда).

Итак, пока мы обсуждали странности и слабости, кои всему разумному не чужды, гвардейские усы часов, поспевая за движением космических тел в пустоте, состроили пять пятьдесят два. Ввиду некратности ста восьмидесяти угла, отсчитанного подвижным левым усом от вершины циферблата, торжественного боя не последовало, прекрасное мгновение ознаменовалось событием будничным, исторических примет решительно лишенным,- деликатно расталкивая носом утренний воздух, красно-коричневый, настучавшийся за ночь колесами тепловоз втащил на первый путь состав. Встречающих не было, несколько новых пассажиров (кстати, вон Штучка с Марой), отыскав свои вагоны, заняли места, разгоряченный тепловоз сдал пост электровозу прохладной лягушачьей масти. Перрон опустел, и лишь меланхоличный труженик в синем фартуке шел себе не спеша от хвоста к голове, стирая об асфальт новую метлу.

До смены цветов на светофоре у стрелки оставалось не больше пяти минут, когда дверь двенадцатого вагона распахнулась и в мелкую оседающую пыль ступил, о Боже, кто бы вы думали,- Бочкарев Николай Валерьевич, Abbey Road собственной персоной. Испытывая легкость в членах от ночного бдения необычайную, он качнулся в лучах восходящего солнца и, нелепо взмахнув руками, побежал, смешно выворачивая ступни и колени при толчке полностью не разгибая.

Но куда это он устремился, рискуя отстать, потеряться, угодить в новосибирский медвытрезвитель, да, Господи, просто упасть, растянуться и разбить себе нос? За папиросами, друзья, за папиросами.

В самом деле, ни его самого, ни Диму Смура, ни Ленку Лапшу, ни одного, по правде сказать, гостя служебного купе двенадцатого вагона скорого поезда Южносибирск - Москва, даже радушного, хотя и не вполне уже вменяемого хозяина, Сережу Винта, не устраивает буфетный (то есть вагоном-рестораном предлагаемый) ассортимент сигарет с фильтром и без оного, что же касается барского набора "Русская былина", то подарочная наценка путешественников просто оскорбляет.

Хорошо им всем вместе в тесной проводницкой конуре, едут они, рассекают ночь задом наперед, торчат, тащатся (иначе говоря, прекрасно себя чувствуют чуваки), под звяканье подстаканников в шкафу и мерное шуршание бельевых тюков светло в душах, поют они, как птички-невелички, и, дабы гимн сей не умолк и легкость не сменилась с восходом дневного светила тяжестью (отходняком), необходимо срочно, в экстренном порядке пополнить иссякшие запасы папирос, чудесных перезаряжаемых трубочек с картонными длинными мундштуками.

Все это так, но, справедливый вопрос, почему об опустошении последней коробки "Беломора" надо было вспомнить за пять минут до отправления? Ах, ну как вам, милейший читатель, для обострения обоняния и осязания ничего, я искренне надеюсь, ни в нос, ни в рот не берущему, объяснить, отчего Дмитрия Смолера, Смура-Мура, гадюку такую, ломало открывать рот и тем прерывать волшебное ощущение независимого существования его головы от остальных пятидесяти девяти килограммов (главным образом костей).

Димкина, пенившаяся черными мелкими колечками башка, для стороннего наблюдателя лишь мерно клевавшая носом, на самом деле вертелась, выписывая замысловатые, дух захватывающие фигуры. Пользуясь всеми шестью степенями свободы, она по первому требованию освобождалась от услужливо питавшей ее отравой шеи, зависала над ней и, приводя Смура покорностью в совершенное умиление, начинала крутиться вокруг оси, кою мысленно легко было бы провести, соединив прямой дырочки в его желтых ушах, не будь они жесткими черными кудельками прикрыты совершенно.

Большую станцию он заметил и нет, в мозг его поступили соответствующие сигналы, глаза, например, информировали о неподвижном бетонном столбе за окном, уши сообщали о смене колесной скороговорки шепелявым причмокиванием одинокого веника. Смур принял к сведению и то и другое, но делать выводов не стал, не позволил плоскому миру разрушить его четырехмерный экстаз. И совершила невозможное, заставила эгоиста (вынудила) прервать обалденную ирреальную акробатику Лапша. Ленка, так счастливо и беззаботно забытая, на горе всем напомнила Смолеру о себе грубо и безобразно. Впрочем, все по порядку. Все внимание к теряющему устойчивость телу медсестры Лаврухиной.

Итак, Ленку мучила жажда, язык прилипал к небу. и в горле першило неимоверно, причем давно уже и неизбывно, всю дорогу она, в то время как все вокруг наслаждались божественной музыкой подкорки, только и знала, что вставала, наполняла тонкий стакан с вишневой каемочкой и опрокидывала его в горящий пищевод. При этой на ходу каким-то непостижимым образом умудрялась сохранять равновесие, ну а сейчас, в благостном покое и неподвижности, заходя боком на свое место почему-то с наполненным до краев сосудом в руках, пролила его прозрачное содержимое на отсевшего именно от нее чуть ли не в самый угол Смура. Отчего тот носом клевать перестал, приземлился, обвел купе тяжелым своим, симпатией к человечеству, определенно, не лучившимся взглядом, затем без слов извлек из нагрудного намокшего кармана пачку, в которой печально плавали две гнутые папиросы.

- И все? - спросил Бочкарь.

- И все,- был ему желчный ответ.

Очевидно, оба имели в виду разные вещи, но Винт, различать оттенки принципиально не желавший, сей краткий обмен репликами воспринял однозначно и долгом счел предупредить:

- А в ресторане только сигареты.

И вот тут-то Эбби Роуд зашевелился, задвигался, стребовал у Смура рубль и побежал.

Первый же попавшийся ему газетный киоск, справа парадного подъезда, конечно, не работал. За стеклом лежали в изобилии желанные пачки из грубой серой бумаги, нежились под лучами лампы накаливания, но единственным одушевленным существом в прозрачном кубе была муха, совершавшая променад по черному дерматину пустого стула.

- А где еще? - спросил Бочкарь нагловатого детину, скучавшего у колонны в измятых брюках и распахнутой фланелевой рубахе. Вы не ошиблись, Коля, безусловно, обеспокоил сотрудника линейного отделения милиции, правда, специальность младшего лейтенанта - кражи, пьяной шпаной он брезгует и потому, великодушно махнув рукой в глубь здания, говорит:

- Дуй на второй.

И Коля дунул.

Итак, они сошлись, двигаясь из одной точки разными путями, они за триста километров от пункта "А" сошлись у киоска "Союзпечати" на втором этаже железнодорожного вокзала пункта "Б".

- Пять пачек,- сказал Коля в окошко, пальцем показывая на ядовито-синее солнце, всходившее на ноздреватой обертке с надписью "Север". - Других нет? - уточняет без надежды, по инерции.