Надежда Тэффи - Черный ирис. Белая сирень

– Врешь, умница, слыхала. Это я могу. Палаты каменные. Увидишь. Я много могу. Только приходи ты, ради Бога, скорее. Помолимся вместе. Чего ждать-то! Вот меня все убить хотят. Как на улицу выхожу, так и смотрю во все стороны, не видать ли где рожи. Да. Хотят убить. Ну что ж! Не понимают, дураки, кто я таков. Колдун? А может, и колдун. Колдунов жгут. так и пусть сожгут. Одного не понимают: меня убьют, и России конец. Помни, умница: убьют Распутина России конец. Вместе нас с ней и похоронят.

Он стоял посреди залы, худой, черный, как иссохшее, горелое, суковатое дерево.

– И России конец… конец России…

Тряс вытянутой крючковатой рукой, похожий на мельника из «Русалки» в игре Шаляпина.

Страшный он был в эту минуту и совсем безумный.

– А? А? Уходишь? Ну, уходишь, так уходи. А только вспомни… вспомни…

По дороге домой Розанов (мы ехали вместе) говорил, что пойти к Распутину стоит, что ему, вероятно, кажется подозрительным мой отказ от предложения, которого столькие добиваются.

– Вместе все пойдем, вместе уйдем.

Я говорила, что в этой распутинской атмосфере есть для меня что-то беспредельно противное и очень тяжелое. Подхалимство, кликушество и одновременно обделывание каких-то неизвестных нам темных, очень темных дел. Подойдешь, запачкаешься и не выпутаешься. Противно это все и невесело, а весь интерес к разным «жутким тайнам» этой среды поглощается этим отвращением.

Жалкое, напряженное и несчастное лицо адвокатской жены, которую муж так бесстыдно навязывает пьяному мужику, – во сне мне снится, как кошмар. И ведь у него там, верно, много таких, про которых он кричал и кулаком стучал, что «не смеют и всем довольны».

– Противно уж очень. До жути противно! Боюсь! И потом – не странно ли, что он так привязался, чтобы я пришла?

– К отпору не привык.

– А я думаю, что дело гораздо проще. Думаю, что из-за «Русского слова». Он хотя и делает вид, что не придает значения этому обстоятельству, однако вы сами знаете, что прессы он боится и заискивает перед ней. Может быть, решил залучить себе в моем лице новую жену-мироносицу. Чтобы под его диктовку писала то, что ему интересно. Ведь он всю свою политику проводит через женщин. Подумайте, какой козырь был бы в его руках. Он, по-моему, отлично все рассчитал. Он хитрый.

Через несколько дней после этого обеда позвонила знакомая дама. Упрекала, что я не была вчера на ее вечере, на который обещала приехать.

А я об этом вечере совершенно забыла.

– Была Вырубова, – говорила дама. – Ждала вас. Ей очень хочется с вами познакомиться, и я ей это обещала. Ужасно, ужасно обидно, что вы не могли быть.

«Ага! – подумала я. – Начались вести из „того“ мира. Чего же ей от меня нужно?»

Что она была именно весть из «того» мира, я не сомневалась ни на минуту. Прошло еще дня два.

Прибежала ко мне старая приятельница, очень взволнованная:

– У С. будет большой вечер. Сама С. заезжала к тебе уже два раза и не заставала тебя дома. Она сегодня была у меня и взяла с меня слово, что я тебя к ним привезу.

Меня несколько удивила такая настойчивость со стороны С. Я не была с ними очень близко знакома. Уж не задумала ли она заставить меня читать или декламировать? Этого как раз я терпеть не могла. Высказала свои опасения.

– Нет-нет, – успокаивала меня приятельница. – Уверяю тебя, что никаких тайных расчетов у них нет. Просто С. тебя очень любит и хочет тебя видеть. Кстати, вечер будет очень интересный. Народу будет немного, все – свои, потому что С. не могут сейчас, во время войны, задавать большие балы. Это было бы неприлично. Никого лишнего не будет. Они умеют все интересно устраивать.

Мы приехали в двенадцатом часу.

Народу было много. Среди фраков и вечерних платьев – несколько фигур в одинаковых черных домино и голубых масках. Очевидно, одна компания. Кроме них, маскированных не было.

– Ну, вот вам она. Видите? Привезла, – сказала моя приятельница, подведя меня за руку к хозяйке.

В большом зале пела цыганка. Маленькая, щупленькая, в черном закрытом платье из блестящего шелка. Она страдальчески закидывала шафранно-смуглое личико.

Расставаясь, она говорила:

«Не забудь ты меня на чужбине…»

– Подождем минутку, – шепнула мне хозяйка. – Сейчас она кончит.

И продолжала стоять около меня, ища кого-то глазами.

– Теперь мы можем пройти.

Она взяла меня под руку и повела по залу, все ища кого-то.

Мы прошли через всю комнату и вошли в маленькую полутемную гостиную. Гостиная была пустая. Хозяйка усадила меня на диванчик.

– Я к вам сейчас вернусь. Вы не уходите.

Она действительно скоро вернулась, но не одна. С ней пришло черное домино.

– Вот эта таинственная маска, – смеясь, сказала С., – будет вас пока развлекать. Подождите меня здесь.

Черное домино село рядом со мной и молча смотрело на меня через узкие прорези маски.

– Вы меня не знаете, – пробормотало оно наконец. – Но мне ужасно надо поговорить с вами.

Голос был незнакомый. Но интонация знакомая. Таким прерывистым истерическим тоном говорила со мной фрейлина Е. Говорила о Распутине.

Я посмотрела на свою собеседницу. Нет, это не Е. Та была маленькая. Эта – очень высокая. Чуть-чуть картавила, как все наши великосветские дамы, которые в детстве начинают говорить по-английски прежде чем по-русски.

– Я все знаю, – нервно продолжала незнакомка. – Вы в четверг должны быть в одном доме.

– Нет, – удивилась я. – Я нигде не должна быть.

Она страшно взволновалась:

– Ну зачем, зачем вы не говорите правды? Ведь я же все знаю.

– Где же, по-вашему, я должна быть? – спросила я.

– Там. У него.

– Ничего не понимаю.

– Вы хотите проверить меня? Ну что же, я скажу прямо. Вы будете в четверг у… у Распутина.

– Почему вы так думаете? Меня никто в четверг к нему не приглашал.

Дама притихла.

– Может быть, вы еще не получили этого приглашения… Но все равно вы его должны поучить. Это уже решено.

– Что же вас в этом деле так волнует? – спросила я. – Может быть, вы мне скажете ваше имя?

– Я не для того надела эту идиотскую маску, чтобы говорить вам мое имя. Да это для вас безразлично. Не в этом дело. Дело в том, что вы будете в четверг там.

– Нет, я не собираюсь к Распутину, – спокойно сказала я. – Уверяю вас, что я к нему не пойду.

– А-ах!

Она вся вскинулась и схватила меня за руку своими затянутыми в тугие черные перчатки руками.

– Нет, вы нарочно так говорите. Вы пойдете! Почему вы не пойдете?

– Да мне неинтересно.

– И вы не передумаете?

– Нет.

У нее задрожали плечи. Мне показалось, что она плачет.

– Я думала, что вы искренне, – прошептала она.

Я совсем растерялась.

– Вы чего же это от меня хотите? Вам неприятно, что я не пойду? Я ничего не понимаю. Она опять сжала мне руку.