Надежда Тэффи - Том 2. Неживой зверь

– А что такое?

– Я из-за нее и пить стал.

– Как из-за нее? Да ты тридцать лет пьешь!

– Нет, – говорит, – вчера из-за нее стал… Ужасные неприятности. Мне, понимаете, фельдшерица говорит, что в поселке на башкирском конце ребенок заболел – жар, сыпь, не корь ли. А то, может, и скарлатина. Ну я, конечно, пошел. А там у них в избенке народу набралось не протолкнуться и галдят-галдят. Оказывается, шамана своего ждут. И, понимаете, меня к ребенку-то и не пускают. Я скандалю, требую. Ведь если, не дай бог, скарлатина, ведь они ее по всему поселку разнесут. Бабы-дуры с ребятишками туда же лезут… Я кричу, а меня не пускают, да и только.

Наконец, старый черт какой-то за рукав меня потянул, отвел от избы и говорит по-русски:

– Тебе сюда нельзя, ты в черный дом ходишь. От черного дома на нас на всех мор пойдет. Мы так давно говорили. Теперь началось.

Понимаете – какая брехня заварилась? А хари кругом тупые, зверские. Ну чего, думаю, на рожон переть – все равно лечить при таких условиях нельзя.

Ну, пошел к лесничему и напился как щучий сын.

Меня, признаюсь, эта докторская история очень смутила. Ведь если действительно начнется эпидемия, так они, чего доброго, против директора бунт устроят! Народ темный, тупой.

Рассказал доктору, что видел около конторы какие-то беспокойные группы.

– Во-во! Значит, началось. Надо бы Евгении Николаевне убраться подобру-поздорову, пока не поздно.

Я рассказал о нашем плане собраться у нее вечером. Зоммер одобрил:

– Это неглупо. Непременно надо все сегодня же раскрыть и покончить.

Обещал:

– Приду, если, так сказать, нервы у меня успокоятся.

Ну-с, отправился я домой. Прихожу, а меня Белов ждет.

– Вас, – говорит, – два раза какой-то татарин спрашивал. Кушка, что ли.

Кушку я знал. Из наших рабочих, довольно видный.

– Чего бы ему от меня понадобилось?

Рассказал Белову все наши дела и приключения. Он план одобрил, обещал вечером и сам прийти, и за лесничим сбегать.

Только что подзакусили – приходит татарин. И сразу:

– Нехорошо, – говорит. – Ты, – говорит, – нас обманул.

– Когда? Что?

– Сам знаешь. Когда в Селябу за мясом ездил.

Селябой сибиряки Челябинск зовут.

В начале зимы ездил я в Челябинск, привез для рабочих несколько мороженых туш, их в снег зарыли. И тогда еще татары волновались – татарское ли я мясо привез, то есть по ритуалу ли убой произведен. Специально пришлось нарочного посылать за документом.

– Как же я вас, – спрашиваю, – надул? И о чем ты говоришь?

– А о том, что мясо из Селябы привез нечистое.

– Да ведь я вам, дуракам, документ показывал!

– Это ты нас обманул.

– Да с чего вы взяли? Ведь уж тому два месяца. Два месяца молчали, а теперь вдруг.

– Молчали, потому что не знали. А теперь нас Аллах за нечистое мясо наказывает. На детей мор послал, и в директорском доме голландец чудит. Теперь из-за тебя всем нам погибать надо.

Час от часу не легче!

Ну, я, конечно, объяснил татарину, что он дурак. Да разве этот народ чему-нибудь поверит.

Настроение создавалось пренеприятное.

Послал сторожа с письмом к Ивану Епинетовичу с приглашением на вечер. На доктора надежда была плоха, вообще все как-то не вытанцовывалось.

Сторож Ивана Епинетовича дома не застал. Белов направился к лесничему, а у меня навернулись кое-какие дела в конторе, от которых освободился только к вечеру и, не заходя к себе, пошел прямо в директорский дом.

К удивлению моему, застал я там довольно большое общество: фельдшерицу, лесничего, аптекаря с женой, штейгера с сестрой, Ивана Епинетовича, моего Белова и, что окончательно сразило меня, химика Собакина, и супруга Марья Петровна с ним. Их, оказывается, привел Белов.

Накормила нас Евгения Николаевна на славу. Ужин был холодный, всякие там заливные и прочие штуки.

Словом, отлично. Шампанское, как говорится, лилось рекой.

Хозяйка была весела и любезна. Извинялась, что прислуги нет:

– Чуть стало смеркаться, накрыли на стол и сбежали. Я, конечно, не отрицаю, что в доме творится что-то неладное, но не боюсь.

Гости, по-видимому, очень приятно провели время, но после ужина стали как-то нервничать и просили граммофона не заводить, так как о нем очень враждебно поговаривали приисковые татары и башкиры.

Фельдшерица скоро ушла – ей действительно нужно было в больницу. За ней поднялась аптекарская чета, а с ними и Собакины – им было по дороге. Словом, к половине двенадцатого из гостей остались только мы с Беловым.

– Может быть, и вам хочется уйти? – лукаво спросила хозяйка. – Вы не стесняйтесь, я ведь не боюсь и одна остаться.

Но мы высказали твердое намерение просидеть до утра.

– Ну, знаете, – засмеялась хозяйка, – вы сидите, если хотите, а мне, откровенно говоря, хочется спать. Да и вам скоро надоест сидеть. Поэтому предлагаю одному из вас лечь в кабинете брата, а другому – здесь, на диване. Сейчас принесу вам пледы и шубы. Укройтесь как следует и спите.

Мы так и сделали. Револьвер свой я вынул и положил на столик около дивана.

Сначала прислушивался. Потом заснул.

Вдруг чувствую – дергает меня кто-то за плечо. Вскакиваю – Белов. Бледный, глаза выпучены.

– Слушайте, – говорит. – Слышите?

Минута молчания, и вдруг дикий вой, протяжный, хриплый, пронесся в воздухе и замер.

Мы бросились к дверям.

В конце коридора, у двери в кухню, стояла Евгения Николаевна.

– Вы слышали? – спросила она. – Я не могла оставаться в своей комнате. Там еще страшнее. Пойдите туда сами, послушайте.

Мы кинулись в ее комнату. И едва вошли – тот же дикий вопль пронесся над нашими головами. Белов схватил меня за руку. Он весь дрожал.

– Я сбегаю… за полицией… приведу сторожей… – На него смотреть было жалко.

Вой стих. Евгения Николаевна подошла к нам.

– Какой ужас, – сказала она.

Но самой этот ужас как будто нравился. Глазки у нее блестели, лицо было оживленное и ничуть не испуганное.

– Надо сейчас же осмотреть весь дом, – решил я. – Где ключи от столовой?

– Брат увез.

Мы поколотили по двери, конечно, без всяких результатов. Замок был прочный. Хозяйка притащила даже из кухни топор.

Пока она ходила за топором, вой раздался снова. Когда пришла – смолк. Я это заметил.

Между тем Белов неожиданно исчез. Я слышал, как хлопнула входная дверь. Ну, думаю, и бог с ним.

– Я кое-что придумал, – сказал я Евгении Николаевне. – Что? А вот сейчас увидите. Принесите, пожалуйста, для начала кухонное полотенце.

Она удивленно подняла брови, однако тотчас же пошла в кухню. Я тихонько прокрался за ней.

И только она завернула за угол коридора, как снова по всему дому раздирающий душу вопль.

Я этого и ждал.

У самой двери в кухню стояла Евгения Николаевна и тянула шнурок огромного вентилятора, построенного покойным голландцем по африканской системе.