Надежда Тэффи - Том 2. Неживой зверь
- Название:Том 2. Неживой зверь
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Лаком
- Год:1998
- Город:Москва
- ISBN:5-85647-025-0
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Надежда Тэффи - Том 2. Неживой зверь краткое содержание
В настоящий том собрания сочинений Надежды Александровны Тэффи включены в большинстве своем неизвестные современному читателю рассказы, написанные как до революции, так и в эмиграции, объединенные общей тематикой. В них писательница передает мистические настроения, отражающие мироощущения переломной эпохи. Впервые переиздаются книга «Ведьма», вышедшая в Берлине в 1936 г., ряд произведений, публиковавшихся в дореволюционной периодике. Также читатель может познакомиться с лучшими рассказами из сборника «Неживой зверь» (1916).
http://ruslit.traumlibrary.net
Том 2. Неживой зверь - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
Эта картина произвела на нас неизгладимое впечатление. То ли что он ел стоя, да еще боком, то ли что ел с аппетитом такую гадость, то ли что ел руками – не знаю. Но забыть этого я уже всю жизнь не могла. И ничуть не удивилась, когда лет тридцать спустя сестра как-то спросила:
– А помнишь, как кучер Славицкий ел редьку?
К воспоминаниям этого периода относился и садовник Панас. Панас на Украине значило Афанасий.
Панас был у нас в деревне старшим садовником. Седенький, маленький, кривой, молчаливый и очень строгий. Мы его побаивались.
Закон такой: пока не наварят варенья, детей в клубнику не пускать.
Но у нас шайка была организованная: оставляли на аллее сторожа, который, завидя Панаса, должен был громко петь:
«Мы расстались и после той встречи Много, много воды утекло».
Часто сторож подличал. Запоет нарочно про встречу, а когда перепуганные обжоры выскочат, сам залезет в клубнику…
И не столько опасно было, что Панас пожалуется, сколько сам он был страшен.
Был он ведун. И по ведовской части разделывал разные чудеса. Предсказывал погоду, и не только предсказывал, но умел властвовать над нею – мог разгонять тучи.
Помню, раз обещали нас взять в церковь ко всенощной. И вдруг, смотрят, потемнело небо, гроза будет. Ясно:
– Дети останутся дома.
Но горничная Даша, которой по каким-то ее личным соображениям очень хотелось, чтобы все убрались из дому, подумала и сказала решительно:
– Сбегаю к садовнику!
Мы с сестрой увязались за нею. Нашли кривого Панаса в яблоневом саду. Стоял, что-то подстригал, подвязывал. Ворчал себе в бороду:
– Ты чего прекословишь? Всем жить надо, а ты все себе, все себе. Некрасиво!
Это он на яблоню сердился… Даша почтительно выждала.
– Дедка Панас! Разгони тучу, господам в церкву ехать.
Панас внимательно посмотрел своим глазом на Дашу, точно проверяя, правду ли она говорит. Потом нахмурился, защурился, оглядел небо, что-то пошептал, подул и вдруг поднял руку и, оттянув рукав свитки, замотал им по воздуху. Мотал, и дул, и шептал. Потряс бороденкой. Поправил рукав на место.
– Ну вот, – говорит, – езжайте в церкву. Дождя не будет.
Мы взглянули на небо: средь темной тучи закруглилось голубое окошечко, стало ползти, шириться… Гроза уходила.
Панаса люди не боялись. Он был ведун, но худого не делал. Кажется, так ведунам и полагается – зла не делать.
Вот только когда помощник его, молодой садовник Трифон, неожиданно женился на рябой девке-бесприданнице, пошел слушок, что будто это Панас нашептал. Но на предположении этом как-то никто не остановился, и сделано оно было, конечно, только потому, что человеку свойственно объяснять необъяснимое. Такой высокий сан, как помощник садовника, и вдруг – рябая девка! И вот ум человеческий стал искать ответа в мире чудес.
Потом помню, как ушел от нас старый садовник.
Ушел странно.
Явился неожиданно и сказал, что просит расчета, потому что должен спешно идти на родину помирать.
– Да разве ты болен, Панас? – удивленно спрашивали у него.
– Нет, еще здоров. Но уж раз пошло, что всем деревьям я стал неприятен, так, значит, пора. Давеча в крыжовнике иду, ветка дерет, не пущает. Яблоньку привил – не слушается. Нет, уж вы меня не держите.
В тот день он был какой-то белый, очень чистый, в вороте холщовой рубахи ярко-зеленая тесемочка. Все это было торжественно и подчеркивало серьезность его решения.
Так он и ушел. Но не совсем. То есть прислуга и мы, дети, знали, что не совсем…
Вывелись в курятнике цыплята. Все желтенькие, один черный. Все вместе, один – особняком.
Стали расти, покрываться перьями, – а черный почти весь голый, так, кое-где перо, а сам точно горбатый и к тому же кривой, – а никто его и не бил – куда же глаз девался?
Вот тут люди понимающие и стали догадываться.
– Цыпленок-то – а? Понимаешь?
– Ой, господи, неужто Панас?
– Что же теперь будет-то?
– А уж что-нибудь да будет… – А цыпленок рос злющий.
Мы бегали на него смотреть. Стоит на навозной куче, на самой верхушке, один, маленький, горбатый, голый, голова набок, одним глазом моргает и подойти другим цыплятам к себе не дает, так и подпрыгивает со злости.
Сверстники его подросли, закукарекали молодыми петушиными голосами, а этот, злющий, и расти перестал, так маленьким и остался. Но корму требовал, по словам ключницы, столько, сколько десять больших петухов не склюют.
– На что его, такого, держать-то? – заметил кто-то.
– А вот попробуй, зарежь. Он те покажет! – отвечали ему.
Называли цыпленка «колдун». Прямо звать Панасом боялись.
Кончилась его история странно.
По словам многих свидетелей, среди бела дня вдруг Колдун голову задрал и громко запел. Запел и побежал в лес. Лесок тут как раз, около курятника, начинался.
Ну где это видано, чтобы петухи в лес бегали? Да ведь как скоро! – будто позвал его кто.
Запел и побежал в лес. Так и не вернулся.
– Правда, что это Панас был? – спрашивали мы. – Зачем же он приходил-то в цыплячьем виде?
– А это уж не нашего ума дело, – отвечали люди понимающие. – Раз приходил, значит, так уж надо было. И разве все человек понять должен?
Водяной
От железнодорожной станции до города ехать надо было ровно тридцать верст и все лесами, лесами, да болотами, через дикие речки по деревянным пляшущим мостикам, глушь, даль, ужас.
Приехала Клавдия Петрова в городок к вечеру и велела ямщику везти прямо на мельницу, где муж нанял квартиру.
Немножко Клавденька этой новой квартиры побаивалась. Не доверяла мужу. Не такой это был человек, чтобы сделать что-нибудь разумное и практичное. Но вышло так, что сама она выехать с ним вместе не могла, занята была ликвидацией обстановки и всякими домашними делами, а мужу уже вышел срок являться на службу и он ждать не мог. Вот и пришлось ему самому отыскать для них помещение. А так как дело было к лету, то и рекомендовали ему нанять домик около мельницы. Там какой-то городской чиновник два года подряд жил и все очень хорошо устроил: и обоями оклеил и полы выкрасил – словом, для лета будет отлично, а осенью можно отыскать что-нибудь уже в городе.
Место было красивое, немножко дикое. Все заросло кустами, и дорога до домика не доходила, а от мельницы нужно было идти по тропинке вдоль берега.
Клавденька вылезла из тарантаса, усталая, разбитая. Ямщик понес за ней вещи.
Показалось ей, что сыро, и водой пахнет, и глухо.
«И всегда он ерунды натворит», – думала она про мужа.
Из домика вышла востроносая, страшно худая баба в белом платке, надвинутом на лоб. Баба, не здороваясь, подала ей письмо. Письмо от мужа.
«Меня неожиданно вызвали в уезд, – писал он, – для ревизии. Вернусь дня через два. Ты пока устраивайся. Прислуга нанята, все в порядке. Будешь довольна. Целую крошечные глазки и голубенькие ручки. Володя».
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: