Надежда Тэффи - Том 2. Карусель. Дым без огня. Неживой зверь

Разве это не стихотворение? Что нужно для стихотворения? Прежде всего размер. Размер есть. Затем настроение. Настроение тоже есть. Отличное настроение.

– Управляющий пришел, – высунулась в дверь испуганная голова.

– Управитель? – томно закинул голову Дмитрий Петрович. – Пусть войдет управитель.

Вошел управляющий Николай Иваныч, серенький, озабоченный, взглянул на капот хозяина, на его ноги в кольцах, часы на лбу, вздохнул и сказал с упреком:

– Время-то теперь уж больно горячее, Дмитрий Петрович. Вы бы уж лучше после.

– Что после?

– Да вообще… развлекались.

– Дорогой мой! Стиль – прежде всего. Без стиля жить нельзя. Каждая лопата имеет свой стиль. Без стиля даже лопата погибнет.

Он поправил часы на лбу и пошевелил пальцами ног.

– Вы, Николай Иваныч, человек интеллигентный. Вы должны со мной согласиться.

Николай Иваныч вздохнул и сказал с упреком:

– В поле не проедете? Нынче восемьдесят баб жнут.

– Жнут? Мак и васильки?

– Рожь жнут, – вздохнул Николай Иваныч. – Велели бы запрячь шарабан, а то потом жарко будет.

– Это хорошо. Это я приемлю. Отрок! Коня!

– Шарабан прикажете? – выпучил глаза рыжий парень.

– Ты сказал! – ответил Дмитрий Петрович с жестом Петрония.

– Так вы переоденьтесь, я подожду, – вздохнул управляющий.

Дмитрий Петрович машинально пошел одеваться.

Снял кольца, надел сапоги, косоворотку, картуз.

Сели в шарабан. Управляющий причмокнул, лошадь тронула, и Дмитрий Петрович невольно подбоченился.

– Эх-ма! Хороша ты, мать сыра земля!

Но тут же устыдился и сказал тоном Петрония:

– На коленице, о друг, следовало бы ехать стоя.

Выехали на поля.

Замелькали, то подымаясь над желтыми колосьями, то опускаясь за них, пестрые платки жниц.

Где-то с краю зазвенела, переливаясь, визгливая и укающая бабья песня.

И снова подбоченился Дмитрий Петрович, усмехнулся, шевельнул бровью, ухарски заломил картуз и ткнул локтем в бок Николая Иваныча.

– А что, Пахомыч, уродил нынче Бог овсеца хорошего, – сказал он, указывая на полосу гречихи. – Ась?

Управляющий молчал.

– Этаких бы овсов побольше, так и помирать не надо. Правда аль нет, Пахомыч? Ась? Прости, если что неладно согрубил.

– Овес плох в этом году, – уныло ответил Николай Иваныч. – Покупать придется.

– А ты, Пахомыч, не тужи, – не унимался Дмитрий Петрович. – Чать, сам знаешь: быль молодцу не укор.

Он спрыгнул с шарабана и молодецки зашагал по сжатому полю.

– Здорово, молодицы!

Сел на копну и долго пел, фальшивя и перевирая слова, единственную русскую песню, какую знал:

Потом сказал сам себе:

– Эх, малый, спроворить бы сюда жбан доброго квасу нутро пополировать.

Прибежал рыжий Савелка звать к завтраку.

– Може, прикажете еще васильков нарвать, – осведомился парень. – Там Никита принес охапку, да не знает, куда ее девать. Пелагея говорит, припарки из их делать будете. Так можем еще нарвать.

– Нет, не надо! – отрывисто сказал Дмитрий Петрович и грустно опустил голову.

– Что я наделал! Пел про боки звонки… сапоги надел, квас пить собирался. Зачем? К чему? Кому это нужно? Разве это мой стиль? Что я наделал! О, красота, как скоро я забыл о тебе!

Он поплелся домой пешком, печально меся ногами бурую, мучнистую пыль. И зачем я создал это:

Зачем? Несчастный я человек. Кружусь без стиля на одном месте, как козел на привязи.

«Зеленый человек»! Далеко тебе, брат, до зеленого человека, как кулику до Петрова дня. Зеленым человеком родиться надо, а насильно в себе зелени не выработаешь. Так-то-с.

Он вздохнул и прибавил шагу.

– Иди, брат, в русской косоворотке на немецком фрыштыке итальянские макароны с голландским сыром есть! Ешь да похваливай. И так тебе и надо!

В столовой маленького немецкого курортика сидели двое почтенных русских: мировой судья Гусин и помещик Усветников.

Они были новички, приехали с утренним поездом, никого еще не знали и, сидя за отдельным столиком, с любопытством осматривали обедающих, стараясь по внешности их определить, кто они такие.

– Посмотрите, Павел Егорыч, – сказал судья Гусин, – посмотрите на этого кривого верзилу с заросшим лбом. Типичнейший палач!

– Н-да! – согласился Усветников. – С этаким не приведи Бог ночью на большой дороге встретиться. Ни за грош укокошит.

– Ну, что вы! Чего же ради. Он только по приговору суда. А вот тот, около носатой дамы, с тем не посоветую даже в коридоре с глазу на глаз остаться. Зарежет, как куренка. Убей меня Бог, если это не сам Джек, вспарыватель животов.

– Будем осторожны, и не видать ему наших животов, как ушей своих. Но вот кто, по-моему, интересен, так это черная старуха, что около окна. Кто бы она могла быть? Отставная певица, что ли?

– Какое там певица! Разве певица станет так куриную лапу обсасывать. По-моему, она тетка того господина, что рядом с ней, с мокрыми волосами и красной рожей.

– На банщика похож.

– Ну да. Так вот она, значит, банщикова тетка, да еще, наверное, богатая, как говорится – икряная тетка, иначе бы он ее с собой по курортам не таскал, а нашел бы кого получше. А так дело ясное – увез он ее из какого-нибудь Франкфурта от глаз подальше, да и выжидает минутку, когда ее удобнее придушить.

– А эта долговязая девица – верно, дочь палача?

– Ну, конечно. Рыжая Зефхен. Это ничего, что она брюнетка. Кому же и хитрить, как не ей.

– А вон посмотрите: на другом конце стола – интересный господин. Высокий, элегантный, бритый, на мизинце брильянт. Это, по-моему, Арсен Люпен, вор-джентльмен.

– Ну разумеется. С очевидностью не поспоришь.

– А вот эти два маленькие, плюгавенькие. Это, по-моему, просто железнодорожные воры. Мелкота, мелюзга. Посмотрите, как Арсен Люпен их презирает. Они ему салат передали, а он даже головой не кивнул.

– Ну еще бы, станет он мараться!

– А вот интересный типик за отдельным столиком. Видите? Как он жрет? Как он жрет? Типичнейший женоубийца.

– А дама с ним какая тощая, бледная!

– Еще бы, будешь тут бледная! Ведь это – труп его жены. Трупы румяные не бывают.

– Молодчина, женоубийца! Сам на курорты ездит, но и труп жены не забывает. Нужно, мол, и трупу повеселиться.

– Это он ее для свежести возит, чтобы не так скоро разложилась. Собственную каторгу оттягивает.

– Молодчина, женоубийца!

Обед кончился. Все разошлись в разные стороны, кто куда. Банщик с икряной теткой поехали на лодке, железнодорожные воры уехали верхом, женоубийца пошел гулять под руку с трупом своей жены. Судья Гусин и помещик Усветников пошли к хозяйке наводить обо всех справки.