Надежда Тэффи - Том 2. Карусель. Дым без огня. Неживой зверь

Гостья уехала.

Вечером она позвонила по телефону и велела переменить у цветка воду.

Утром я еще спала, когда мне принесли от нее записку:

«У вас глупая манера, дружок, снимать по утрам телефонную трубку. Это очень неудобно, когда у людей спешное дело. Я только что прочла в журнале, что для сохранения цветов очень полезно вливать в воду две капли нашатырного спирта. Я сразу подумала о вас и о вашей розе. Только не забудьте: две капли. Крепко целую.

Ваша Н. Клеева ».

Послала за спиртом.

Вечером она позвонила и спросила у прислуги – меня не было дома, – как роза?

На следующее утро снова звонила и велела подрезать стебелек. Вечером узнала, что полезно не только подрезывать, но и слегка расщеплять его.

Утром забежала сама, осмотрела цветок и долго журила меня, что я все не так делаю.

Два дня я не подходила к телефону, на третий получила письмо:

«А открываете ли вы на ночь форточку в той комнате, где стоят цветы?».

Потом позвонила по телефону:

– Ну, а как роза?

– Мерси, великолепно, здорова.

Потом опять телефон:

– Не забыли подстричь?

– Нет, не забыла. Мерси. Здорова. Кланяется.

И снова телефон:

– Завтра заеду вас проведать.

О, ужас! Она заедет, а от розы уже давно осталась одна ослизлая палка с вялой сосулькой на конце.

Спешно послала в цветочный магазин, выбрала подходящую, подменила и успокоилась.

На другой день с спокойной гордостью показывала милой гостье ее розу.

– Видите, какая она стала пышная? Это все от ухода.

Гостья удивлялась и качала головой.

– Действительно, это удивительно. Она стала больше и темнее.

Она взяла цветок в руку, долго рассматривала его и вдруг вскрикнула:

– Бутон!

– Что? – переспросила я, вся замерев.

– Бутон! Откуда мог взяться бутон? Ведь его не было, я отлично помню, что его не было.

– А это… должно быть, от нашатырного спирта… она сегодня, утром, ощенилась…

Гостья посмотрела мне через глаза прямо в душу, и не знаю, что увидела она в этой замученной душе. Должно быть, один сплошной ужас, стыд и страдание. И она не смогла вынести всей сложности представшей перед ней картины. Она повернулась и медленно вышла.

С тех пор я не получаю от нее подарков.

Павел Антоныч, устроитель концерта в пользу общества «Вдовий вздох», был человек хитрый, ловкий и сметливый. Он знал твердо, что у нас даже в самом пустом деле без протекции ничего не добьешься, и никогда не лез напролом, а искал обходных, но верных путей.

Когда ему пришла блестящая идея пригласить на концерт знаменитость сезона, певицу Заливанскую, он не поехал прямо к ней, как это сделала бы всякая простая душа на его месте, а стал искать общих с певицею знакомых, чтобы, действуя через них, бить наверняка.

Сначала нашел даму, которая приходилась троюродной сестрой той самой чиновнице, у которой дядя аккомпаниатора Заливанской бывал в прошлом году запросто.

Но когда, после долгого и упорного ухаживания за дамой, выяснилось, что Заливанская давно переменила аккомпаниатора, пришлось искать других путей. И пути эти нашлись в лице репортера Букина, который был прекрасно знаком с Андреем Иванычем, поклонником Заливанской.

– Как же, дорогой мой! Прекрасно его знаю! Мы с ним почти на «ты»!

– А это что же значит: «почти на ты»? – спросил Павел Антоныч.

– Как что? Значит, на «вы». Словом, очень дружны. Уж я постараюсь быть вам полезным.

И постарался.

Через неделю поклонник Андрей Иваныч говорил Заливанской:

– Вы знаете, скоро будет концерт в пользу общества «Вдовий вздох».

– Да, да, я слышала, – оживленно ответила Заливанская. – Кажется, очень интересный концерт. Мне так жаль, что они меня не пригласили участвовать, – даже не понимаю, почему. Облакову пригласили, а меня – нет. Почему для них Облакова интереснее? Я даже хочу просить пианиста Диезова – пусть узнает, в чем дело, и намекнет, что я хочу у них петь.

– Гм… – сказал Андрей Иваныч. – Вот уж это совершенно напрасно.

– Почему же? Такой большой концерт – ведь это же для меня реклама.

– Большой? Почему вы думаете, что большой?

– Да как же – все такие имена, и зал большой, и вообще концерт интересный.

– Гм… Насчет имен сомневаюсь. Если кто и дал, по легкомыслию, свое согласие, то, обдумав все, наверное, откажется.

– Да почему же?

– Да уж так.

– Ничего не понимаю!

– Потом поймете, да уж поздно будет.

Заливанская испуганно скосила глаза.

– Неужели нельзя участвовать? А мне так хотелось!

– Мало ли чего человеку хочется.

– А как же Облакова? Почему же ей можно, а мне нельзя?

– К Облаковой можно позвонить по телефону и посоветовать, чтобы не ездила. Вот и вся недолга.

– Да почему же это так опасно? Что же, это какое-нибудь темное дело, что ли? Грабеж, или что?

– Может быть, и грабеж, а может быть, и похуже. Во всяком случае, если вам дороги наши отношения, то я прошу вас сейчас же дать мне слово, что вы ни в каком случае в этом концерте участвовать не станете. Слышите?

– Слышу!

– Даете слово?

– А все-таки… мне хочется…

– Даете слово или нет? Я серьезно спрашиваю, и спрашиваю в последний раз.

– Даю, даю. Даю слово, что не пойду. Даже в публику не пойду. Но в чем же дело?

Андрей Иваныч вздохнул глубоко, как человек, исполнивший возложенную на него тяжелую обязанность, и сказал:

– Дело вот в чем: вот уже целая неделя, как повадился ко мне бегать какой-то Букин – темная личность. Проходу не дает, все настаивает, чтобы я уговорил вас участвовать в этом дурацком концерте. Я сразу понял, что дело подозрительное. В особенности вчера. Представьте себе: заманил меня в ресторан, угощает на свой счет, лезет с комплиментами и, в конце концов, взял с меня слово, что я вас уговорю. Вы, конечно, сами понимаете, что, будь это дело чистое, они просто приехали бы к вам, да и пригласили.

– Н-да, это верно!

– Ну-с, так вот я теперь считаю, что по отношению к вам я поступил, как джентльмен – предостерег и оградил.

Он гордо выпрямился, а Заливанская вздохнула и прошептала:

– Благодарю вас. Вы – хороший друг, вы не поддались им. Но как жаль, что все это так подозрительно и гадко. Мне ведь так хотелось участвовать!..

Каждому человеку хочется повеселиться на праздниках, а в особенности, если этот человек барышня и служит в конторе, где каждый день, кроме воскресений и двунадесятых праздников, выстукивает на машинке:

«Имея у себя перед глазами ваше почтенное письмо от двадцатого апреля…»

Танечка Банкина решила ехать на костюмированный вечер к Пироговым.

Три дня и три ночи обдумывала она свой костюм, который должен был быть красивым, дешевым и, главное, совершенно необычайным, какого никогда ни у кого не было, да и не будет.