Зинаида Гиппиус - Том 1. Новые люди

Ему показалась неприятной эта фраза: «тысячу поцелуев». Тысячу поцелуев Ирмы, которая ему вовсе не нравилась… И какая фамильярность! Он бросил письмо на стол.

Утром следующего дня молодой француз-лакей, – приставленный специально к m-r le professeur [24], – доложил Шилаеву, что его спрашивает какая-то mademoiselle Lily [25]из магазина Claire. Лакей при этом очень тонко и вежливо улыбался.

– Какая m-lle Lily? – возразил искренно изумленный Шилаев. – Пусть войдет.

Лакей удалился – и через минуту на пороге показалась высокая и тонкая фигура девушки, одетой со вкусом. Шилаев подумал, что она даже слишком высока ростом и оттого кажется такой тонкой и грациозной. Из-под шляпки блестели голубые и милые глаза. И хотя девушка была блондинка, высокая и розовая – Шилаеву показалось, что она чем-то напоминает Антонину. Правда, на подбородке у нее тоже была ямочка и крошечный розовый ротик улыбался по-детски. Девушка живо подошла и, протягивая какую-то бумажку, быстро-быстро заговорила по-французски; Шилаев от неожиданности мог разобрать только, что она несколько раз произнесла его имя и потом имя M-re baronne Lenier.

Шилаев подумал было, что это записка от Ирмы. Он развернул бумажку. Но наверху был бланк магазина Claire, на имя m-me Lenier, а внизу несчастный Павел Павлович разобрал: «Costume – 850 francs» [26].

После долгих расспросов и целого потока слов живой m-Ile Lily – дело, наконец, выяснилось. Француженка была сейчас у Ирмы, чтобы получить по счету, но madame la baronne послала ее к monsieur, сказав, что заплатит monsieur. При этом девушка лукаво улыбалась и взглядывала на Шилаева исподлобья.

«Вот так ловко! – подумал Павел Павлович. – Вот тебе и баронесса! Восемьсот пятьдесят франков… Да есть ли еще у меня?»

Он хотел было одну минуту послать Ирму к черту с ее костюмом – но стыдно стало перед молоденькой Lily, которая ему очень нравилась.

Он вышел в другую комнату и принес деньги.

Француженка положила счет на стол и, поблагодарив, хотела удалиться.

Шилаев ее удержал.

– Вы у Claire служите, mademoiselle? Какая вы хорошенькая! Где вы живете, скажите?

Lily, как француженка, не могла не почувствовать некоторого уважения к monsieur, который так просто отдает чуть не тысячу франков за костюм их заказчицы (и какой костюм! она его видела). К тому же, вероятно, Шилаев понравился ей своим оригинальным, чисто славянским типом лица. Однако, она произнесла немного обиженно:

– Oh, monsieur, я живу с моей maman [27]. Она очень стара, но все-таки работает, и я ей помогаю. Мы живем очень скромно и замкнуто, и я люблю мою maman…

Она опустила глаза, но через минуту подняла их и с наивностью и добродушием прибавила:

– Но я каждый вечер прохожу по Rue Massena [28]в старый город…

Тетеревович был знаком с Модестом Ивановичем Рагудай-Равелиным и его женой, Антониной Сергеевной, еще в Петербурге. Знакомство было не близкое – но и не шапочное. Раза два Тетеревович приезжал к ним с визитом и как-то даже его пригласили на вечер. Антонина ему нравилась. Но ухаживать за ней он не решался. Слишком много – чувствовал он – нужно положить на это стараний и времени. А Тетеревович был довольно ленив. Леность являлась весьма естественным пороком при его тучной и болезненной комплекции. Кроме того, Тетеревович имел гигантское и какое-то неудобное самолюбие – уже ровно ни на чем не основанное. Что оно ни на чем не основано – он чувствовал и потому скрывал его по мере сил под остроумными и неостроумными шуточками. Кроме названных свойств, он обладал еще многими другими, дурными и хорошими. К хорошим, между прочим, принадлежало умение утешать себя в маленьких неприятностях жизни.

Когда он оставил намерение ухаживать за Антониной по вышеизложенным причинам – то принялся убеждать себя, что Антонина ему вовсе не нравится. И так хорошо убеждал, что вскоре ни для него самого, ни для окружающих не оставалось сомнений: Антонина ему точно не нравилась.

Получив двухмесячный отпуск и попавши за границу, Тетеревович несколько переродился. Он беспрерывно чувствовал подъем духа; приятное сознание, что он за границей, доставляло ему много минут невинного счастья. Он даже похудел. Не дававшиеся ему проклятые французские обороты немного усмиряли его пыл; но среди русских зато он рассыпался бисером и думал в это время, что никогда не был остроумнее.

Он сам не знал, почему скрыл в Cafe de Paris свое знакомство с Антониной. Он был слишком поражен, встретив ее в Монте-Карло, да еще под руку с Шилаевым, и даже не поклонился. А так как он похудел и вообще ощущал в себе непривычную живость – то Антонина ему опять понравилась.

Он сделал визит Рагудай-Равелиным и был приглашен обедать в воскресенье.

Зная, что он встретится там с Шилаевым – он решил прежде зайти к нему и объяснить как-нибудь свое молчание о знакомстве с его родственниками. Павел Павлович, рассерженный и надутый, собирался идти гулять, когда вошел Тетеревович.

– Здравствуйте! Не удивляйтесь моему нежданному посещению? Я на единую минутку. И причину посещения немедля объясню вам.

– Садитесь, я очень рад. Присядьте же, отдохните. Я никуда не тороплюсь. Потом вместе выйдем.

Павел Павлович забыл убрать со стола записку Ирмы и счет. После ухода хорошенькой m-lle Lily он долго смотрел на проклятый счет и злился. Эти 850 франков он отдал так себе, просто сдуру, ни за что ни про что. Не денег ему было жаль, а того, что он отдал их, как мальчишка, и ровно ничего не получил взамен. Да и не хотел даже ничего, потому что Ирма ему не нравилась.

Тетеревович заметил, что хозяин не в духе. Однако он, как ни в чем не бывало, шутил и разговаривал. Шилаев его почти не слушал. На него даже мало впечатления произвело известие, что Тетеревович знаком с его дядей и Антониной. Свободный от цепей чуждого языка, Тетеревович производил гораздо лучшее впечатление. Он не вертелся, не юлил, как многие франтики, тоже любящие остроумие – да излишняя живость была бы смешна при его комплекции; – напротив, желая смешить, он говорил серьезно, брал медленностью движений. Из пятидесяти его штук две или три были наверно очень смешны.

Павел Павлович, как говорится, начал «отходить» и вслушивался с большим вниманием в болтовню своего гостя. Тетеревович сидел у стола. Машинальным движением он протянул руку, взял две брошенные бумажки и взглянул на них. Павел Павлович вспыхнул. Тетеревович сам понял, что прочел нечто такое, чего читать ему не следовало – сконфузился немного и сказал:

– Pardon. [29]Я, кажется, нескромен…

– Нет, что за беда? – притворно-небрежным тоном произнес Шилаев, убирая бумажки. – Только если вы думаете… то даю вам честное слово, что вы ошибаетесь.

Тетеревович пожал плечами.

– Я не думаю ровно ничего такого, чего бы не думал раньше. А знаете, я уверен, что вы теперь начнете ухаживать за вашей миленькой родственницей. Что ж, она довольно интересная личность. К сожалению – на нас не обратят внимания: мы люди маленькие, а то бы и мы поухаживали. А вы ростом повыше – попробуйте!