Зинаида Гиппиус - Том 4. Лунные муравьи

Нике. Конечно, влюбленным быть можно без всяких решений. Что же касается… Уж поднималось это, уж положили в общем: относительно пола, в физиологическом смысле, – для нас выгоднее воздержание.

Петя (басом) . Да это конечно. Гигиена и все прочее. А живешь среди скотов, так того больше отвращает.

Борис (волнуясь) . Вы и по возрасту подходите… А мне двадцать третий год. Я знаю, Зеленое Кольцо не по возрасту цифровому, а по складу главное… Я во всем прочем к вам подхожу, а только жизнь такая случилась… Я уж был не чистый…

Сережа. Это же ничего, Борис, мы уже говорили. Мало ли что случалось. А если вы теперь так влюбитесь, что захотите жениться, – что ж худого? У нас в общих-то чертах ведь все на первое время выяснено, вы знаете.

Лида. Я вовсе и не о поле хотела… Насчет влюбления это я так, кстати. А я про самоубийство…

Руся. Опять про самоубийство?

Лида (обиженно) . Нисколько не опять. Я тогда молчала, когда говорили про тех молодых, которые старые, что они себя убивают. А по-моему, это и среди нас есть, то есть желание иногда.

Финочка. Ах, правда! Иногда тяжело, тяжело, все мерзко, думаешь, лучше не жить, вернее. (Смешавшись.) Я ведь все одна… И ничего не знаю… И худо мне жить, противно, вообще…

Лида. А мне ничего себе жить. Только вчера шла из гимназии домой по лестнице, уж темновато, и вдруг гляжу в пролет, и вдруг так хочу броситься. Чтобы не жить. И, главное, совсем беспричинно.

Дядя Мика (с дивана) . Можно мне вам справочку?

Нике, Сережа. Раскрывайся книга! Говорите, дядя!

Дядя Мика. У вас же признавалось вероятие теории Мечникова насчет физических причин пессимизма у людей незрелых. Мечников говорит о фауне кишечника. А недавно – еще исследователь открыл возможность давления одних мозговых клеточек на другие в незрелом организме… Словом, те же физические причины. Так что и желание умереть – чисто физическое.

Руся (подхватывает) . Да, да! Если душа пустая, старая и слабая, так с физикой и нечем бороться. А молодой душе не страшно. Вот Финочка жива. И Лида в пролет не бросилась.

Лида. И не брошусь ни за что.

Финочка (с волнением) . Как же поручиться? Я не могу поручиться. Кругом все несчастные, злые, гадкие… И все не устроено. И я все одна, точно на всем свете одна. Кого люблю, того нет. И не знаю, куда себя девать, и кому я нужна, уж не помню, на что и себе то нужна, и что мне по правде лучше делать. Сделаю что-нибудь, не стерплю, кажется – нельзя иначе, – а выходит… ничего не выходит. Помочь никому не могу… И мне ведь тоже никто, никто… Я же не виновата, что я совсем одна и ничего не знаю…

Почти все давно не сидят на местах. Теперь Финочку окружили. Бойкая Руся ее поцеловала.

Нике. Нисколько вы уж не одна.

Сережа. Вы теперь навсегда с нами.

Володя. Она и была наша же, как мы.

Руся. Мы еще многого не знаем, не умеем со многим справиться. Ты забудешь, а потом вспомнишь, что есть Зеленое Кольцо, значит – не одна. Зеленое Кольцо про своих вместе решает. Ты, главное, не бойся.

Дядя Мика. Ну вот, сговорились. Я очень рад.

Финочка. Ах, дядя Мика! Мне вдруг стало весело! Какой вы, дядя Мика, добрый.

Дядя Мика. Где там добрый! Впрочем, я очень рад.

Финочка. Дядя Мика не добрый, он кожаный! то есть я хочу сказать – он наша книга, славная книга в хорошем кожаном переплете. (Шаловливо целует его.) Ему все равно, и он всему очень рад. Правда ведь, дядя Мика? (Опять целует.)

Дядя Мика. Довольно, довольно! очень рад, что вам всем так весело. Я-то при чем? Целуйтесь друг с другом, пляшите.

Руся. И будем плясать! Господа, беседа ведь кончилась, какая теперь беседа! Андрей, сыграйте нам, как прошлый раз, хорошо? Я потанцую, – вас сменю.

Голоса. Отлично! – Давайте!

Тащат, убирают стулья, смеются, Андрей открывает пианино.

Руся. Ты, Финочка, умеешь танцевать? Финочка. А что? Руся. Все равно что. Любишь? Финочка. Ужасно люблю!

Нике. Мы разные танцы танцуем, новые, есть хорошие. Володина мама умеет, он тоже, и нам показывает. Это нетрудно. Хотите со мной, я вас буду учить?

Андрей играет, почти все танцуют. Борис довольно неумело, но старательно, с Лидой, Руся с Сережей.

Дядя Мика. Скажите, пожалуйста! Они скоро танго откалывать начнут! Как бы модность то не увлекла! (Подбирает ноги на диван.)

Руся (останавливаясь против него) . Нам, дядя, все танцы хороши, лишь бы нравились. Все для нас новые, все для нас старые! Почему танго твое какое-то плохо? Ах, и вальс я люблю! Андрей, Андрей, вальс теперь!

Танцуют вальс. Танцы быстро сменяются; иные не успевают сразу схватить ритма, выходит веселая путаница, опять налаживаются. Из боковых дверей, около дивана, где сидит дядя Мика, высовывается голова Ипполита Васильевича Вожжина, потом он нерешительно входит.

Вожжин. Скажите! Опять бал у дяди Мики! Вот веселье-то! Откуда столько детворы?

Дядя Мика. Отличный бал. А тебе надо лезть, мешать?

Вожжин. Чем же мешаю? Я с тобой.

Дядя Мика. Ну, я одно, а ты совсем другое. Да сиди, пожалуй. Раненько воротился.

Вожжин. Господи, и Финочка здесь? Как это она? Господи, а меня дома не было, я ее днем ждал.

Финочка уже заметила отца. Сразу оставила Никса, бросилась к Ипполиту Васильевичу.

Финочка. Папа! Ты пришел! А я тут ждала тебя… со всеми… у дяди Мики… Мне так тебя нужно было сегодня.

Вожжин. Ты устала? Вон как раскраснелась. Сядь, отдохни.

Финочка. Нет, папочка, нет, это так. Я тебя ждала, а тут они все… После танцевать стали. Я давно, давно, папа, не танцевала!

Вожжин. Вот и славно, повеселилась.

Финочка. Нет, нет, вот что. Я с очень важным к тебе. Слава Богу, что ты вернулся.

Вожжин. Ну что, что такое? Не пугай меня.

Они отошли немного в сторону. Финочка держится за отца, изменилась, лицо серьезное, взрослое, брови нахмурены.

Финочка. Папочка, ты можешь – завтра? Вожжин. Что завтра, милая?

Финочка. Ну, Господи? Разве ты забыл? Ну что ты обещал? Согласился? Помнишь, еще в первый раз, как я пришла?

Вожжин. А, с мамой повидаться? Финочка, да ведь ты сама… Ведь я всегда готов. Мне даже необходимо с ней повидаться. Но ты сама откладывала, и даже со мной ни о чем не хотела говорить. А мне весьма это нужно.

Финочка. Мама была нездорова, расстроена… Я уж знаю, что так лучше. Теперь она и сама хочет. То есть не боится, что ее расстроит. У нее нервы окрепли немного. Я ей про тебя рассказывала.