Алексей Ремизов - Том 9. Учитель музыки

В моем распоряжении две недели – «ваканс» – и я свободен от моих экономических трубок. Скажу по секрету, я поступил пласье по полотерной части: «Cireuse Electro-Lux» – «в нашем распоряжении три электрические щетки, работают головокружительно, и результат, смотрите, у вас под ногами такая гладь, так блестит и сверкает, куда зеркало! – в зеркале таких объемов не захватишь, а тут вы себя видите с ног до головы и во всех направлениях, даже с заду, и можете автоматически завязать самый хитрый галстук, и без щетки смахнете с себя всякий волосок и ниточку, в одном надо быть осторожным – скользишь, как по льду, и без сноровки легко себе шею свернуть, либо ногу вывихнешь – Electro-Lux!» Но это только с осени, а пока трубки, от которых на две недели я свободен.

Корнетова не надо было уговаривать. Он находился в том состоянии «непротивления», когда человека бери с ногами и тащи. Он даже не спросил: куда? И понятно: ведь его держал дом, а теперь на новой квартире, как на вокзале, только пересадка. Для общего чтения я взял «Воскресение» Толстого, а для Корнетова, чтобы не бунтовался, «Синтаксис» Шахматова и Пешковского 110 «Русский синтаксис в научном освещении» – ему эта премудрость, что лисе виноград. Говорю иносказательно, потому что лиса винограда не ест – пример власти слов, внушающих ложные представления, которых никакая зоология не выбьет из головы!

Когда выберешься из Парижа, и пусть в самый дождик, а все кажется, солнце светит. Дора́ прав: Париж утомительный. На вокзале мы запаслись лимонадом, наш поезд скорый, но ведь Бог его знает, мало ли какие пересадки вдруг? И неожиданно, не успели и пятую бутылку допить, как, говорят: приехали.

Мы поселились не в самом Бернери, а между Бернери и Клионом: везде все занято и расписано вперед до октября. Корнетов сейчас же устроился: разложил книги, бумагу, папиросы – хороший признак, за дорогу, значит, очнулся! – и сел за «наречия».

«Определяющим обстоятельством называем наречие или другую адвербиализированную часть речи, которая, означая признак или отношение, определяет природу другого, господствующего над ним психологически признака…».

А мне скучно. А пляж далеко и от дождей на «ко̀т» нет никаких тропок – озера и лужи, а идти к берегу по дороге – автомобили, изволь обертываться да оглядываться, а случаем сажаться в канаву – и там вода. Только в день нашего приезда не было дождя, а то всякий день, и довольно-таки прохладно. Попалось мне на глаза – в Бернери на столбе наклеено – «Paris-Auto-Cars: Programmes des excursions». Разве что с экскурсией поехать, а то хоть назад в Париж.

26 июля, праздник св. Анны – Pardon de Sainte Anne. В Сент-Анн д’Орей пелеринаж: 30 000 паломников – вся костюмированная Бретань; торжественная месса с бесчисленным духовенством – кардинал, аршевеки, эвеки и, какие есть, главные священники в Бретани – все; туда и обратно с заездом в Карнак и Киброн – 75 франков с человека, а по случаю дурной погоды – 50.

Все это очень интересно, хотя говорили, что на Карнак и Киброн времени никак не хватит, но было еще и такое, чего не знал ни хозяин отокара Ронзо, ни шофер Гурион, а что было известно всякому бретонцу: чудесная лестница – «La Scala Sancta» в Сент-Анн д’Орей. По этой лестнице в день св. Анны подымаются на коленях, и надо задумать три желания и, как подымешься, сказать их – и не было еще случая, чтобы желания не исполнились. Говорили и еще про одну диковинку, но точно не могли указать, то ли это в Сент-Анн д’Орей, то ли по соседству в Плоран – чудесный камень: около этого камня трутся женщины, желающие иметь детей, и по свидетельству многих – не без последствий. Но нам с Корнетовым этот плодородный камень посмотреть интересно, но корысти никакой, другое дело лестница: воспользоваться лестницей для осуществления своих желаний, это верней всякой лотереи.

От Корнетова я узнал, что Киброн-Карнак-Плоран-Сент-Анн д’Орей – самые таинственные места Бретани, наследие Атлантиды, родина Мерлина, где он до сего дня спит зачарованный, и самые невероятные чудеса.

Но кто такая св. Анна, которая имеет такую благодать и чудесный дар одарения, никто не мог объяснить: само собой, она была бретонка – в Бретани святые только бретонцы – королева ли бретонская Анна – Anne de Bretagne, или еще какая Анна? Корнетов дознался – в доме было много книг и самая подробная история Бретани – Arthur le Mogne de la Borderie, Histoire de la Bretagne. И оказалось, никакая королева, а мать Богородицы – по легенде родом она бретонка из Орей, вышний голос привел ее с Океана в Иерусалим, и там она встретилась с Иоакимом, который жил в горах и тоже по указанию пришел в Иерусалим. И еще узнал Корнетов, что праздник в честь св. Анны – Pardon de Sainte Anne – установлен с середины XVII века, когда по указанию теперь «праведного», а тогда безумного Николазика нашли статую св. Анны, зарытую на поле Босенно, где с VII века стояла каменная часовня. В революцию в 1790 году статую ни в какой музей не взяли, а просто сожгли, как сожгли в 1793 в Шартре чтимую до Рождества Христова друидическую деву Марию – Virgini partiturae, подземную Богородицу; и как в Шартре, так и тут сделали новую статую, кому-то из жителей Ванн посчастливилось найти кусок старой, и этот кусок вделали в пьедестал – св. Анна и с ней маленькой девочкой Богородица – статуя стоит в базилике в правом приделе, перед ней неугасимые свечи, и чудеса.

Когда я брал билеты, проглянуло солнце. Да и сам Гурион шофер говорит, – «ехать вам будет хорошо», только предупреждает: «встать пораньше, отокар прогудит, и сажайся, а не сядешь вовремя, ждать не будем, и билет пропал». Мы с Корнетовым поднялись, еще ночь. Смертниками вышли за ворота. Мелкий дождь и такая холодина, ровно осень. А стало рассветать, видим – кругом заволокло и нет океана – не узнать места, пустыня. Ничего не говорим, а думается: «напрасна эта затея! – И не дождаться нам никакого отокара – какой уж там пелеринаж в такую погоду!» А отокар и бежит, но гудка не слыхать, да и незачем, все видят: стоят дураки – иззяблись! Мне на станции показывали большой закрытый отокар, а этот оказался и маленький и открытый, верх – парусина: конечно, цена, и желающих немного. Кое-как втиснулись. И поскакали.

С парусины капает, в лицо ветер, и ничего не видать. Одно утешение: пройдет дождик. До Сен-Назер доскакали – не проходит, вышли на дождик и сели на «бато»: надо переправиться по заливу на тот берег. И езды-то десять минут, да пароход маленький, швыряет – волна велика, никак не справишься, и такое было, что никак не доехать. А все-таки справились, вышли на берег, опять втиснулись и опять поскакали. Дорогой и смотреть нечего – кругом болото: и как это здесь люди зиму проводят? – от русской белой зимы, сугробов и степной безнадежности было в этом болоте, которому не видно конца. Только, когда Ванн проезжали, точно въехали в волшебное царство! Отокар шел медленно, было на что посмотреть, и все высунулись из-под парусины, как телячьи морды из вагона. Но мостовая кончилась, кончилось и волшебное царство, смотреть нечего, и опять поскакали. Скачем, а дождик пуще.