Федор Сологуб - Том 3. Слаще яда

Аполлинарий Григорьевич весело подумал: «Ого! кошечка готова показать свои коготки!»

Он любезно засмеялся, непринужденно помахал рукою и сказал:

– Ничего подобного! Терпеть не могу вмешиваться в чужие дела! Я достаточно жил в свете, чтобы знать, что такое вмешательство ни к чему доброму не приводит. И теперь я к вам пришел от себя. Знаете, как говорят мальчики, когда их спрашивают: «Ты от кого пришел?» – «От себя». Вот так и я от себя пришел.

Он опять посмеялся, и Шаня невольно улыбнулась. Но сказала:

– Я знаю, вы все против меня.

Аполлинарий Григорьевич ответил ей с серьезным и значительным видом:

– Уже из того, что я к вам пришел, вы видите, что это не совсем так. И, спеша перевести разговор на менее щекотливую тему, продолжал:

– Моя добрая приятельница, Ирина Алексеевна Манугина, очень хвалит ваше прилежание и ваш тонкий вкус. Надо вам сказать, что я принадлежу к числу горячих поклонников прекрасного таланта Ирины Алексеевны и очень высоко ставлю ее как человека – отзывчивая, в высшей степени добрая и благородная натура. Если можно посещать наш драматический театр и испытывать там моменты высокого художественного наслаждения, то это лишь потому, что там играет Манугина.

Шаня покраснела от радости, слыша похвалы Манугиной.

Разговор перешел на театр, искусство, литературу. В легком, свободном разговоре незаметно пролетело полчаса.

Аполлинарий Григорьевич, прощаясь, сказал:

– Надеюсь, что вы позволите мне иногда заглядывать к вам?

– Пожалуйста, буду очень рада, – сказала Шаня. – Дядя будет очень жалеть, что вы его не застали. Он очень занят в эти часы своею конторою.

Проводила гостя Шанечка и потом долго не знала, хорошо ли она сделала, что была с ним так любезна. Она рассеянно отвечала на расспросы любопытной Юлии.

Аполлинарий Григорьевич прямо от Шани поехал к Варваре Кирилловне, – успокаивать ее.

– Ну вот, я ее видел, – сказал он, входя в гостиную, – видел своими глазами эту пресловутую Шаню.

Варвара Кирилловна и Мария уставились на него любопытными глазами и принялись расспрашивать. Рассказав о своем посещении, Аполлинарий Григорьевич сказал:

– Не бойтесь, – не опасна эта Шанечка. Она не сумеет овладеть им окончательно. До свадьбы дело не дойдет.

– Ну не слишком надейтесь, – недоверчиво сказала Варвара Кирилловна.

Аполлинарий Григорьевич уверенно говорил, с самодовольною миною покручивая седой ус:

– Уверяю вас. Она его сама от себя отвадит. В ней есть довольно прелести, чтобы его любезною быть, но женою… Нет, она совсем не нашего круга.

Варвара Кирилловна вздохнула и сказала:

– Ох, плохое утешение! Бывали примеры, на горничных женились. Я боюсь, что ваш визит только поощрит эту особу, и она теперь еще смелее будет добиваться своего.

Аполлинарий Григорьевич усмехнулся.

– Тем хуже будет для нее самой, – сказал он. – Надо только открыть Евгению глаза на все ее прелести. Когда перед нами есть враг, то надо не пренебрегать им, а хорошенько узнать его и действовать против него его же собственным оружием. Действовать напролом, – это значит только раздражать Евгения. «Где силой взять нельзя, там надобна уловка». И мы с вами условимся вот в чем, – я буду стоять в разговорах с ним за эту девицу, – понимаете? Чтобы с наихудшей стороны подчеркнуть все ее мещанство и невоспитанность. И уж вы не удивляйтесь тому, что я буду ее хвалить: «Не поздоровится от этаких похвал».

Варвара Кирилловна недоверчиво покачивала головою. Но Мария сразу приняла сторону Аполлинария Григорьевича. Она говорила:

– Конечно же, мама, так гораздо благоразумнее. Таким способом гораздо легче открыть Евгению глаза на все ее отрицательные стороны. А чем больше с ним спорить, тем больше он будет находить в ней одно только хорошее.

Гнус опять сумел получить точные сведения о Шане и, улучивши момент, опять отправился доносить Жглову. На этот раз он сказал Жглову, что отношения между Шанею и Евгением зашли слишком далеко.

Жглов пришел в такую ярость, что бросился на Гнуса с кулаками. Гнус опрометью выбежал из кабинета. Жглов выскочил было за ним в коридор, но вовремя остановился, вернулся к себе и с такою силою захлопнул за собою дверь, что стекла в окнах задребезжали.

Дядя Жглов вернулся домой мрачнее ночи. Позвал к себе Юлию и долго допрашивал ее.

Юлия ничего не знала. Только посинела от ужаса и так задрожала, когда отец подошел к ней, что ему даже стало ее жалко.

– Дура! – сказал Жглов. – Мало тебе от меня за провизора достается, так еще в чужом пиру похмелье терпишь. Позови сюда Шаньку.

Шаня пришла и с первого же слова созналась во всем. Сказала спокойно:

– Врать и запираться не стану. Что сделала, то сделала.

Жглов был взбешен. Сжимая кулаки и задыхаясь от бессильной злости, он бешено кричал:

– Что же мне с тобой делать, негодная!

Шаня молча пожала плечьми. Дядя Жглов кричал:

– Да на что же ты надеешься?

– Он женится, – спокойно сказала Шаня.

– Дура! Идиотка! – кричал дядя Жглов, стуча кулаками по столу.

– Какая есть, – спокойно отвечала Шаня. Дядя Жглов бешено кричал:

– Как я об этом отцу скажу? Шаня ответила спокойно:

– Моя вина, я и в ответе.

Шанино спокойствие поражало дядю Жглова. Он кричал:

– Что ты стоишь, как каменная, как идол какой-то! Стыда и совести у тебя нет. Другая бы от такого стыда слезами изошла, прощенья бы просила, в ногах бы валялась.

Шаня печально улыбнулась. Сказала:

– Стыдиться мне нечего, я никому зла не сделала и ни перед кем в этом не виновата. А и виновата, так я сама и отвечу. Бог накажет или помилует, а у людей просить прощенья мне не приходится.

– А га, вот ты как поговариваешь! – злобно сказал дядя Жглов. – Ну, посмотрим, что родители скажут, а пока я свои меры приму. Пошла вон! – крикнул он на Шаню.

Шаня вышла от него по-видимому спокойная. Но слова дяди Жглова о своих мерах наводили на нее страх. Она строила десятки догадок о том, что это за меры, и одна догадка была неприятнее и страшнее другой.

«Пусть со мною делает, что хочет, – боязливо думала она, – только бы Евгения оставил в покое».

Меры, которыми дядя Жглов пригрозил Шане, состояли в том, что он решил переговорить с Евгением и предъявить ему некоторые требования. Он ничего не сказал об этом Шане, но в тот же вечер послал Евгению письмо, написанное на большом листе плотной почтовой бумаги с напечатанным в левом верхнем углу адресом нотариуса Жглова.

Милостивый государь,

Евгений Модестович, имея необходимую надобность переговорить лично с Вами по неотложному и крайне важному для Вас делу, покорнейше прошу Вас пожаловать в мою контору завтра, в среду, от 7 до 8 часов вечера, или прошу Вас сообщить мне, когда я могу посетить Вас с вышеуказанною целью. Готовый к услугам,