Дмитрий Стахов - Арабские скакуны

- Воды! - просил я, глаз не открывая. - Дайте воды! Пожалуйста!

Но горе-небожители, Анна Сергеевна да эти два болвана, стояли надо мной и рассуждали, какое счастье им мне отвесить - цветочное, терпкое или морепродуктовое. Что именно они дали, осталось тайной, но стошнило меня капитально, если бы не посторонняя помощь, то я бы и умер на полу приемной, захлебнувшись, а так я пришел в себя в расположенной при комнате отдыха ванной, перегнутый пополам, поддерживаемый чьими-то заботливыми сильными руками.

Наконец, проблевавшись, я попытался определить - кто это мне помогает? - но дальше мысли, что сюда смог добраться Иосиф Акбарович, не продвинулся. Меня приподняли, поддержали, выволокли из ванной, положили на мягкие подушки кожаного дивана, влажное душистое полотенце коснулось моего лба, уголков рта, я открыл глаза и увидел перед собой темное лицо человека с розовыми ушами - мой спаситель сидел ровно между мной и горевшим на стене светильником.

- Кто вы? - простонал я. - Кто?

Вместо ответа мне наконец-то дали холодной воды с лимонным соком.

- Кто вы? - повторил я, напившись.

Принимая пустой стакан, мой спаситель чуть сдвинулся в сторону, и я узнал своего канадца, живого, без дырок в голове.

- Вы? - я не мог поверить своим глазам. - Вы живы?!

- Жив, - канадец улыбнулся в бороду и начал набивать трубку. - Я живее многих живых. Вы-то как?! На вас лица нет, из вас лезла такая дрянь. Что вы здесь едите? По содержимому вашей рвоты можно изучать порочную систему питания. Хотя стошнило вас не из-за нее...

- А почему?

- Рвоту вызвал я. Вы начинали отключаться. Вам подсунули в кофе какую-то гадость, вы бы заснули и не проснулись. Пришлось промыть вам желудок и сделать пару уколов. Я всегда вожу с собой шприц-тюбики с сильными антидотами. Вот они и пригодились...

- Тюбики с чем?

- С антидотами. С противоядиями, если вам угодно по-русски.

- Понятно... - меня трясло как в лихорадке, ныли суставы, эти самые антидоты были крутоваты. - Понятно, но я видел вас с мозгами наружу, с остекленевшим взглядом. Пуля вошла вам в лоб, вся стена за вами была забрызгана кровью.

Канадец вновь улыбнулся.

- Кажется, это называется ловлей с использованием приманки. Ловлей на живца. Или, если хотите, провокацией. Или как-то иначе, - сказал он. Одним словом, все было инсценировано. Спецслужбами, и не только российскими, но и нескольких других заинтересованных стран. Кооперация в борьбе с организованной преступностью. Борьба с нелегальными доходами. С отмыванием грязных денег, полученных от продажи наркотиков, оружия, живого товара. А слух о моей мнимой смерти распространили по телеканалам, по радио и в печатных изданиях, и те, кто был бы заинтересован в смерти подлинной, себя проявил. Тут же их, голубчиков, начали брать, одного за другим, одного за другим.

До меня начало доходить: главное не сама смерть, не сама жизнь, а слухи о них, все держится на слухах, слухами полнится, питается, кормится. Не быть, а слыть, не являться, а казаться.

- Тут их, голубчиков, и повязали, - нес свое канадец, - в тот же момент, в тот же день. Они, понимаете ли, сразу начали перезваниваться, назначать друг другу, как они говорят, "стрелки", делить мой бизнес. Одним словом - от них полетели пух и перья!

- А этот, с брылами? Толстяк. Ну, который говорит, будто он Сергей. Вы его знаете?

- Что он вам говорил, я не знаю, но зовут его и в самом деле Сергеем. Освобождение господина Козлицкого из итальянской тюрьмы было одним из условий этой операции. Они выпускают Козлицкого, в России арестовывают куратора сицилийцев. Ладно, ладно, вам не следует напрягаться, я потом всё подробно расскажу...

- Но последний вопрос!

- Да?

- А кого убили вместо вас?

Канадец кашлянул, поднялся и направился к стойке бара. Мне всё-таки недостает тактичности, не достает. Нет чтобы подойти к этому вопросу как-то неспешно, через вопросы промежуточные. Я всегда сразу в лоб, без обиняков. Неудивительно, что у меня далеко не простые отношения с людьми.

Дабы сгладить неловкость, - а если кого-то убивают вместо тебя, то это действительно неловкость, - я сел и огляделся. Мы находились в большой, с белыми стенами комнате. Красный рояль, барная стойка - возле нее канадец что-то смешивал в высоких стаканах, - четыре высоких табурета - в одном углу, огромный телевизор и наставленные друг на друга блоки аппаратуры - в углу противоположном, кровать под балдахином напротив окна - окно маленькое, высокое, забранное глухими жалюзи, - кожаные кресла и диван, мягкий ковер на полу. Две двери, одна плотно закрытая, по-видимому ведущая в рабочий кабинет, в узкую щель другой виден кафель ванной. На всем печать запустения, из полуоткрытого стенного шкафа возле кровати высовывался рукав кожпальто так, словно одетый в него невидимка собирался вытащить из кармана с полуоторванным клапаном пачку сигарет или кастет, а над кроватью - потная ткань балдахина наполовину отдернута и через кисею видно, что на кровати кто-то спит, а по разбросанной на стульях и на полу одежде, по двум остроносым, коротким сапожкам на высоких каблуках становилось ясно, что там спит женщина, молодая, женщина, за собой следящая, модница.

- Мы не мешаем? - полушепотом спросил я, кивнув на кровать: такой темой хорошо снимать любые неловкости.

- Сон крепкий, молодое тело, отсутствие сомнений, - канадец заговорщицки подмигнул. - Поверьте, ей снится что-то хорошее. Местные девушки, оказывается, все еще пахнут барбарисками, как пахли провинциалки в пору моей молодости, когда я по линии ВЛКСМ колесил по стране. Неужели и они будут пахнуть "диролом"?

Я пожал плечами. Если канадец опять заговорит о свободе, например - о свободе выбора между "диролом" и барбарисками, да будет спрашивать, понял я его или нет, то я снесу ему голову и уже всерьез, навсегда. Тогда его отправят на его новую родину частями, в одном контейнере - набитое полупереваренной полезной пищей тело, в другом, поменьше - башка.

- Уходит что-то трудноуловимое, такое ценное и доброе, - канадец наконец-то смешал два коктейля и, вернувшись к дивану, протянул один стакан мне. - Зимой уже нет тех живописных сугробов, по-другому пахнет морозный воздух, летом другая пыль, другой вкус мороженого. А где газвода? Где эти колбы с сиропом? Одна фанта и кола! Массовый поток, бездушность, бездуховность!

Я отпил из стакана. Усевшийся напротив меня в кресло канадец знал свое дело: вкус был великолепный, чуть горьковатый, очень крепкий и острый, такие коктейли предназначены для усугубления состояния, от них умеренные пессимисты впадают в мизантропию, имеющие заряд оптимизма пускают розовые слюни. Канадец сделал пару больших глотков, раскурил трубку, погасил спичку, набрал полный рот дыма, медленно выпустил его и сквозь дым посмотрел на меня.