М. Забелло - Подсечное хозяйство, или Земство строит железную дорогу

— Простите меня за сказанное въ горячности, — все такъ же спокойно началъ Рымнинъ. — Я благословлю вашу любовь, но не такъ, какъ вы хотите. Вы хотите, чтобъ я благословилъ вашу любовь и былъ при васъ отцомъ, не переставая быть мужемъ въ глазахъ свѣта, а вы — въ роли любовника въ глазахъ того же свѣта… такъ?

— Свѣтъ будетъ знать только мужа. Я буду для него тѣмъ же, что и теперь, только знакомымъ вашего дома, — все такъ же сильно отвѣчалъ Кожуховъ.

Рымнинъ улыбнулся и потомъ продолжалъ:

— Шила въ мѣшкѣ не утаишь, во-первыхъ* во-вторыхъ, я ненавижу ложь; а въ-третьихъ, у меня есть дочь, для которой, въ ея лѣта, имена «мать» и «жена» не должны быть двусмысленными, должны быть святыми для нея… Да и развѣ нѣтъ другаго выхода? — послѣ короткой паузы продолжалъ онъ. — Если Софья Михайловна любитъ васъ, если ей тяжело жить со мной, то мои отношенія съ нею могутъ быть прерваны навсегда… Я уже старъ и сдѣлался неспособнымъ къ супружеской жизни, — я не буду лгать, если возьму на себя законную причину развода, только я это дѣлаю съ однимъ условіемъ: Софья Михайловна должна возвратить мнѣ все то, что я ей далъ. Она должна возвратить мнѣ все, рѣшительно все, начиная съ имѣній и кончая платьями, а я ей возвращу ея свободу… Мнѣ кажется, такъ будетъ честнѣе, благороднѣе, безъ лжи и надувательства?…

Кожуховъ молчалъ, смотрѣлъ внизъ и торопливо кусалъ то верхнюю, то нижнюю губу. Онъ никакъ не ожидалъ подобнаго предложенія. Онъ не могъ представить себѣ, чтобы Рымнинъ — баринъ, богачъ, аристократъ, видный земскій дѣятель, извѣстный человѣкъ — рѣшился фигурировать въ роли неспособнаго къ брачной жизни мужа, фигурировать публично, гласно, фигурировать передъ судомъ для полученія развода. Онъ не ожидалъ, что ему, Кожухову, позволятъ не только любить, но и жениться на Софьѣ Михайловнѣ, только безъ ея имѣній, безъ ея богатства…

И онъ былъ удивленъ. Его програма была разбита, его умъ отказывался извернуться, составить новую программу, — и онъ терялъ власть надъ своими чувствами, самообладаніе покинуло его.

— Это все требуетъ огласки, безпокойства, тревогъ и пересудовъ… Это обезпокоитъ Софью Михайловну, — съ разстановками и съ дрожью въ голосѣ сказалъ онъ.

— Въ роли любовницы Софья Михайловпа будетъ еще болѣе подвержена «безпокойству, тревогѣ и пересудамъ», — медленно и въ унисонъ Кожухову произнесъ Рымнинъ послѣднія слова. — Разница въ одномъ: любовницу откроютъ и разнесутъ отрытіе постороніе люди, а разводъ мы объявимъ людямъ сами, добровольно, честно. Мнѣ кажется, второе будетъ честнѣе, благороднѣе, безъ лжи и надувательства?…

Роли вдругъ перемѣнились. Теперь въ положеніи нападающаго былъ Рымнинъ, и онъ былъ совершенно хладнокровенъ, онъ говорилъ спокойно и съ презрительно-иронической усмѣшкой на лицѣ; а Кожухову, увы, пришлось исполнять роль обороняющагося, и онъ былъ сильно недоволенъ этимъ, былъ раздражителенъ, нетерпѣливъ, потерялъ власть надъ собою, что служитъ всегда вѣрнымъ признакомъ пораженія, если только не выручатъ врожденный героизмъ и инстинктивная природная находчивость, чѣмъ Кожуховъ, къ сожалѣнію, похвастаться не могъ.

— Софья Михайловна не согласится на это, — угрюмо отвѣчалъ Кожухбвъ.

— Ну, а вы?… Если вы согласны, то, я увѣренъ, что и Софья Михайловна будетъ согласна… Я не могъ выбрать себѣ въ жену женщину, способную быть любовницей и женой въ одно и то же время! — гордо и съ достоинствомъ сказалъ Рымнинъ.

— Я не захочу любимую мною женщину, привыкшую къ роскоши, къ широкой дѣятельности, къ богатству и простору, лишить всего этого!.. Я лучше буду страдать самъ, предпочту видѣть ее страдающею въ сродной ей атмосферѣ, чѣмъ называть ее своею, дать ей свою любовь и лишить всего, къ чему она привыкла! — пародируя словамъ и тону Рымнина, отвѣчалъ Кожуховъ, но пародія походила только построеніемъ фразъ, а сказалась безъ внутренней силы, не энергично, хотя и раздражительно.

— Кто вамъ сказалъ, что Софья Михайловна привыкла къ роскоши?… Она выросла въ бѣдности, — я взялъ ее изъ-за буфета… Да она и теперь ведетъ очень и очень скромную жизнь, всегда занята работой, въ театрѣ бываетъ рѣдко, баловъ не любитъ, бываетъ на нихъ только для дочери. Она любитъ, правда, поѣхать покататься за городъ, но вѣдь подобное развлеченіе, кажется, и вы, monsieur Кожуховъ, можете ей предоставить?…

Кожуховъ молчалъ и продолжалъ кусать губы.

— Такъ вы согласны на мое предложеніе? — нетерпѣливо спросилъ Рымнинъ, которому опять Кожуховъ сталъ противнымъ и ему хотѣлось поскорѣе окончить разговоръ съ нимъ.

— Я уже высказалъ мое мнѣніе и не измѣню его, — послѣ нѣкотораго молчанія отвѣчалъ Кожуховъ, взявъ шляпу со стола и ворочая ее въ рукахъ.

— Такъ я и зналъ… Такъ позвольте же мнѣ сказать вамъ въ заключеніе…

— Прошу васъ… безъ дерзкихъ словъ! — громко прервалъ Кожуховъ, вставъ со стула. — Я былъ довольно снисходителенъ…

— Что болѣе не позволите мнѣ произносить дерзкихъ словъ, такъ? — въ свою очередь прервалъ Рымнинъ тоже громко и тоже вставъ. — Не бойтесь, прошу васъ… Я, изволите ли видѣть, врагъ притѣсненія и лишенія свободы кого бы то ни было, а тѣмъ болѣе женщины, которая дала мнѣ, почти на закатѣ моихъ лѣтъ, такъ много любви, уваженія, спокойствія, — словомъ, полнаго счастья. Неблагодарнымъ я тоже не былъ никогда. И если я потребую отъ Софьи Михайловны всего, что я ей далъ, то только въ одномъ случаѣ,- свободы я не лишу ея ни въ какомъ случаѣ,- если она увлечется вами или человѣкомъ подобнымъ вамъ… Вѣдь вы не любите ея! Вамъ она только не противна, для васъ она только женщина, съ которою не противно жить, но для васъ дороги ея имѣнія, ея богатство!.. Не она нужна вамъ для вашего счастья, а ея состояніе нужно для вашего счастья! Предугадать, въ чемъ состоитъ идеалъ вашего счастья, не трудно: быть мандариномъ, жить мандариномъ и умереть мандариномъ. Я не долюбливаю этихъ особъ и не хочу помогать моими средствами увеличивать число ихъ, — ихъ и такъ у насъ цѣлая масса!.. Въ концѣ концовъ я употреблю все мое вліяніе на Софью Михайловну, чтобы раскрыть ей глаза на вашу особу, чтобы показать ей всю ложь и обманъ вашей любви къ ней.

— Разговоръ нашъ извѣстенъ только намъ двумъ! — почти вскрикнулъ Кожуховъ.

— Ну, ужь нѣтъ, я не буду держать его въ тайнѣ отъ Софьи Михайловны, — подсмѣиваясь сказалъ Рымнинъ.

— Вы дали слово! — еще болѣе громко вскрикнулъ Кожуховъ.

— Безъ объясненія съ ней я не буду въ силахъ смотрѣть на нее, говорить съ ней… А вѣдь ей нужно будетъ продолжать жить со мною, вѣдь вы не хотите брать ее, вѣдь вы не любите ее! — все такъ же насмѣшливо продолжалъ Рымнинъ.

— Я желаю, чтобы вы сдержали ваше слово!

— Я не сдержу его.

— Въ такомъ случаѣ…