Михаил Пришвин - Цвет и крест

– Поставь Осляничку обидяющему свечку: он сымет обиду твою! – вспомнились Марфе слова Богородицы.

Но не успело у Марфы от сердца отойти, слышит она шум на дворе, и человеческие голоса все ближе, ближе и много, много народа входит в избу.

– Получай хозяина! – сказали.

И положили Стефана на лавку под образами, о чем-то говорили, о чем-то спрашивали, пожалели Марфу и вышли вон. Так и осталась Марфа одна с покойником, долго стояла и не могла долго в себя прийти, а когда опамятовалась и свечку хотела покойнику в головах поставить, он открыл глаза и сказал Марфе ласковым, душевным голосом:

– Марфа! – сказал Стефан, – что ты ставишь мне свечку: я еще поживу.

Встал покойник с лавки и пошел к Марфе.

Дождь стихал на дворе, шумели только потоки воды на земле. На небе вспыхивающее красное пламя показывало черные гряды расходящихся, бегущих туч, а между ними все яснее и яснее светилась прозрачная зеленая ткань. Последний медленно проходящий клок, словно волосы, свесился над двором и закрыл зеленую прозрачную ткань; красное пламя из этого черного клока вспыхивало и освещало ряды страшно напуганных черных избушек у реки. Клок-волосы медленно сваливал за реку; снова показалась зеленая светлая ткань; все яснело, яснело и, наконец, побеждая все далекие красные огни, луна кротким евангельским светом осияла избушки, струистую реку, старый парк и старый двор.

Лампада-луна светилась и перед иконой, и Богородица с младенцем в руках говорила молящейся женщин:

– Марфа, после искушения, обиды и страсти будет тебе женское счастье.

В день Николы Вешнего солнце в окошко глядело, жаворонок пел над полями, благовест Семибратского монастыря собирал воедино людей и полоски разделенной земли. По дороге из Юрьева шли три женщины: одна в сарафане с красными цветами, другая в сарафане с белыми цветами, третья женщина была под годами, и сарафан у нее был в темных цветах.

– Милые! – говорила женщина в сарафане с темными цветами, – есть теперь люди, Бога не сознают, говорят:

– Бога нет.

Женщина посмотрела на поля, на зеленеющие всходы.

– Милые, а это кто же нам посылает? Бог, милые девушки, Бог!

Молодые девушки плохо слушали: что им было до старого Бога, когда молодой Бог в окошко глядел на утренние росистые поля и молодой звонарь весело звонил: «Девки в лентах, бабы в бантах».

Благовест все креп и креп. Со всех трех сторон сходился народ. С четвертой, где нет ни сел, ни деревень, показалась черная старушка со свечкой в руке.

– Чья это старушка? – спросили девушки.

– Судьба! – сказала женщина в темных цветах.

– «Девки в лентах, бабы в бантах», – звонил теперь вовсе близко молодой звонарь.

Народ вбирался в церковь, как пчелы в улей, но весь не вобрался: у Святого колодезя под ракитами, возле деревянной часовни, будто рой отроился; это были те, кто пришел сюда за советом к старцу Егору. Три юрьевские женщины у Святого колодезя наполнили пузырьки святою водой и сели на лавочку под ракитами. На ракитах пел соловей, в роще куковала кукушка.

– Ты о чем будешь спрашивать? – шептались одна с другой женщины на лавочке, на камнях, на пнях.

У одной поросенок хворал, у другой корова, у третьей дочка засмыслилась.

Там говорили о счастье, там о женской доле, там о судьбе.

– Милые, – говорила женщина в сарафане с темными цветами, – судьба женская еще во чреве матери отпечатана.

– У всякого есть своя доля и мера, – отвечала ей какая-то женщина с меднокрасным лицом, с окровавленными ногами.

– Крапивой, крапивой на ночь обложи, завтра ноги живые пойдут, – сказала женщина с темными цветами.

– Как звать тебя? – обрадованная советом, спросила нездешняя женщина.

– Меня зовут Марфой – сказала женщина в сарафане с темными цветами.

– Ну, вот же спасибо тебе, Марфа, за твою крапивушку. И земно ей поклонилась.

– А меня зовут Татьяна Одинокая, я не здешняя, – молвила женщина с медно-красным лицом.

И, понизив голос, с лицом, обращенным к Марфе, но глазами, далекими отсюда, шептала:

– Вот что, Марфуша, шла я сейчас полями и видела, чья-то старушка со свечкой все доли обошла. Чья это, Марфушка? Тяжело вздохнув, ответила Марфа:

– Судьба, Татьянушка, у всякого есть своя доля и мера.

Седой старичок, опираясь на костыль, тихо поднимался в гору, откуда бежала св. вода. В руках у него был какой-то медный сосуд и св. Копие. Старец помолился в часовне.

– Для чего водица? – спросил он первую женщину, подавшую ему пузырек с водой.

– От поросеночка, батюшка; не знаю, какого оставить поросеночка: пестренького или беленького.

Женщина спросила просто, без страха, как у простого хозяина. Какой-то чужой молодой человек, одетый по-городскому, глядя из толпы на старца, спрашивал Марфу:

– Кто он, откуда он у вас?

– Как откуда? – удивилась Марфа. – Бог послал. От Марфиных слов показалось чужому, будто Бог – простой белый старик и живет вместе со всеми под соломенной крышей.

А старец в это время, услыхав о поросенке белом и пестром и, сливая воду со св. Копия, как ласковый, добрый, но знающий и сильный хозяин, дельно спросил:

– Какой поросенок потверже?

– Пестренький потверже, – ответила женщина.

– Во имя Отца и Сына и Святого Духа, – благословил старец женщину и, отпуская ее, сказал:

– Оставь пестрого.

– Что он тебе сказал? – обступили первую женщину другие.

– Он велел мне пестрого оставить. Послушаешься меня, говорит, и будет тебе во всем хорошо.

Другие женщины теснились возле старца с пузырьками святой воды, одна за другой спрашивали о своих мелких делах. Одна показала больную грудь, другая вынула из мешка больную курицу. Старец со светлой улыбкой окропил водой больную грудь и больную курицу, и улыбка его, не утомляясь в святой воде, переходила на баб, на кур, на поросят, на жениха и невесту, на старушек-бобылок лежачих, что все больны, как не зацепить их, на жадных старушек, что все с клубочками сидят и шьют на то время, когда руки владеть не будут, на домовитых хороших старух, что, не помня себя, работают до гробовой доски для своей семьи, и на девушек в сарафанах с белыми и красными цветами, и на весь крестьянский скот и живот.

– Я по мужнину делу, – шепталась Марфа с полюбившей ее Татьяной Одинокою. – Видела я, Татьянушка, вещий сон: приходит ко мне Богородица…

Татьяна перекрестилась.

– Да, Татьянушка, приходит ко мне в сонном видении Матушка Пресвятая Богородица, хорошая женщина, вся в белой одежде, с ребеночком в руках, и говорит тихим, ласковым, хорошим голосом: «Марфа, чтобы ни было с тобой нынче, не бойся. Будет тебе всякое искушение, – не искушайся. И будет тебе обида великая – не обижайся. И страсть будет – ты не стращайся. Искушению не поддавайся. Страсть будет – зажги страстную свечку, обида будет – поставь Ивану-Осляничку обидяющему свечку: он сымет обиду твою. А после искушения обиды и страсти выйдет тебе женское счастье». И показала дитя.