Николай Старилов - Хроника революции

Генерал Квецинский - генералу Лукомскому, 11 часов 15 минут: "Объявление того или иного манифеста войскам должно быть произведено с должной торжественностью, с совершением богослужения о здравии восшедшего на престол монарха. Поэтому главкозап считает желательным, чтобы протопресвитером были преподаны военному духовенству соответственные указания".

Командующий флотом Черного моря адмирал Колчак - адмиралу Русину, 14 часов 30 минут: "Секретная. Для сохранения спокойствия нахожу необходимым объявить вверенным мне флоту, войскам, портам и населению, кто в настоящее время является законной верховной властью в стране - кто является законным правительством и кто верховный главнокомандующий. Не имея этих сведений, прошу их мне сообщить. До настоящего времени в подчиненных мне флоте, войсках, портах и населении настроение спокойное".

Генерал Алексеев - генералу Эбелову,15 часов 10 минут: "Все распоряжения нового правительства должны исполняться, в том числе и освобождение политических осужденных".

Генерал Сухомлин - генералу Лукомскому, 16 часов 30 минут: "Генерал-лейтенант Корнилов отправился из Луцка экстренным поездом в 3 часа 35 минут 3 сего марта по новому назначению".

По предварительному согласию, каждый из присутствоваших на совещании в квартире Путятина мог выступить только один раз, но Милюков после выступлений других участников собрания снова взял слово, не обращая внимания на их протесты, и опять принялся убеждать Михаила: - Хотя правы те, кто ссылается на соображения личной безопасности, надо рискнуть. Вне Петрограда есть полная возможность собрать военную силу. Его поддержал Гучков, но виновник собрания, не на шутку струхнувший, отказался от высокой чести принять терновый венец мученика за великую идею монархии. В 6 часов вечера он подписал манифест об отречении.

В.И. Ленин - А.М. Коллонтай, 3 марта: "Дорогая А. М.! Сейчас получили вторые правительственные телеграммы о революции 1(4).III в Питере. Неделя кровавых битв рабочих и Милюков + +Гучков+Керенский у власти!!. По "старому" европейском шаблону... Ну что ж! Этот "первый этап первой (из порождаемых войной) революции" не будет ни последним, ни только русским. Конечно, мы останемся... против империалистской бойни, руководимой Шингаревым + Керенским и К°. Все наши лозунги те же. В последнем № "Социал-Демократа" мы говорили прямо о возможности правительства "Милюкова с Гучковым, если не Милюкова с Керенским". Оказалось и - и: все трое вместе. Премило! Посмотрим, как-то партия народной свободы... даст народу свободу, хлеб, мир... После "great геbellion"9 1905 - "glorious revolution"10

1917!.."

Морозным утром 3 марта Ломоносов ехал на вокзал в открытом автомобиле, с трудом пробирающемся через толпы ликующего народа. Заметив Лебедева, медленно шедшего в шубе с поднятым воротником, Ломоносов окликнул его, но тот, едва заметно покачав головой, продолжал идти. Ломоносов приказал шоферу развернуть автомобиль. Они догнали Лебедева на одной из малолюдных улиц. Он влез в машину и на вопрос Ломоносова: "Где же акт, где Гучков?" - зашептал ему на ухо: - Акт вот. - И сунул Ломоносову в руку сверток. - Гучков арестован рабочими. - Что?! - переспросил Ломоносов, дрожащей рукой запихивая в боковой карман пальто бумагу. - В министерстве расскажу, - пробормотал Лебедев, обессиленно откинувшись на спинку сиденья. Приехав в министерство, они поднялись в кабинет Бубликова. Там было несколько чиновников. - Ну что? Как? - почти крикнул им из-за стола Бубликов. - Ничего, но... - Ломоносов замялся, глядя на пол, потом решительно сказал: - Александр Александрович, у меня есть к вам одно сообщение совершенно доверительного характера. Когда они остались наедине, Бубликов обеспокоенно и в то же время недовольно спросил: - В чем дело? - Гучков арестован... Акт отречения вот... - Достукался, - сказал Бубликов после минутного молчания. - Итак, будем присягать Михаилу... Да, а с Гучковым-то что? - Когда поезд пришел в Петроград, его встретило порядочно народу, начал Лебедев. - Потом он пошел на митинг в мастерские. - Старый авантюрист, - пробормотал Бубликов. - Когда я приехал на вокзал, он уже был в мастерских, а Шульгин сидел в кабинете начальника станции. Было известно, что в мастерских неспокойно, настроение было тревожное. Затем из мастерских передали, что Гучков арестован, акта у него не нашли и идут обыскивать других депутатов, чтобы уничтожить акт. - Зачем? - "Товарищи" да и все остальные желают низложить царя, кажется... отречения им мало. - Ну, а потом? - Мне передали акт, я потихоньку, закоулками, выбрался да и дал тягу. - А Гучков и Шульгин? - Не знаю. - Я сейчас буду разговаривать с Родзянко, а вы, господа, узнайте, что с депутатами. Акт отречения не давил, а жег Ломоносову левый бок. По телефону узнали, что Гучкова отпустили и он вместе с Шульгиным уехал в Думу. С этим известием Ломоносов вернулся в кабинет Бубликова. Неряшливо одетый, с отекшим от недосыпания лицом, Бубликов бегал по комнате и кого-то громко проклинал. Из его довольно бессвязных слов Ломоносов понял, что в городе положение примерно такое же, как на вокзале. Большинство рабочих против отречения. С раннего утра в Думе между Временным Комитетом и Советом Рабочих Депутатов идут об этом горячие споры. Совет усилен солдатскими депутатами. - Грамоту ищут по всему городу, возможно, и сюда придут. Где она? обеспокоенно спросил Бубликов. - У меня в кармане. - Это не годится. Надо спрятать. - Положить в несгораемый шкаф, приставить караул? - Нет, положить в самое незаметное место... И не в этой комнате, конечно. Сохранение этой грамоты или несохранение положения не изменят, но все-таки... во-первых, отречение освобождает войска от присяги, во-вторых, уничтожение акта окрылит черные силы. - А не снять ли нам с него несколько копий? Подллинник спрятали среди старых запыленных номеров официальных газет, сложенных на этажерке в секретариате. - Ну, а теперь по копии можно начать печатание. - Нет, надо запросить Думу, - возразил Бубликов. - Зачем? Ведь, чем скорее грамота будет напечатана, тем скорее весь этот шум прекратится. Да и набор, корректура, печать - все это требует времени. А кроме того, наборщики ждут. - Нет, надо сделать запрос. Через несколько минут последовал приказ: "Не печатать, но наборщиков не распускать".

Разговор в Думе: - Сижу я в зале час, другой... Скучно. Подсаживается ко мне старичок в пиджаке, благообразный такой. Заговорили. Потом он представляется: "Великий князь Николай Михайлович (известный историк)". Ну, я тоже кланяюсь: "Присяжный поверенный Сидельников". Продолжаем беседу. "Сколько раз, - говорит, - я ему, дураку, объяснял, чем это кончится. Не слушал, вот и дождался. В декабре, уж своей шкуры ради, собрались мы, великие князья, и послали ему депутацию: заточай жену, давай ответственное министерство. И слушать не стал. Без воли всегда был, а жена и последние остатки у него отняла".