Александр Башкуев - Призванье варяга (von Benckendorff) (части 1 и 2)

"Баловаться любовью" - свойство всех нас без изъятья. Поэтому из Холмогор и приходят крестьянские мальчики в лаптях, да опорках и превращаются в Славу и Гордость Империи.

Увы, - обратное тоже бывает. Слишком много "князьев", да "графьев" в дни Нашествия прятались по поместьям, чтобы не предположить, что их матушки (или бабушки) "крутили романы" со смазливыми кучерами, да конюхами.

Кровь-то ведь не обманешь -- коль папашу, иль деда пороли за "баловство" на конюшне, этакий "князь" сам дождется насильников, доверит им вожжи, да заголит задницу! А-то и -- подмажет родимую, коль его папаша, да дедушка улещали не только "хозяюшку", но еще и "Хозяина"! Дело-то для сей Крови -- привычное...

А как увидать сию "подлую" Кровь в маленьком мальчике? Остается либо довериться Чести его отца, и особенно -- матушки, иль... отказать ему прямо с порога. Ибо если его низкая Кровь проявится за границей во время задания, -- такой погубит не только себя...

В итоге -- моя разведка стала лучшей в Европе и мире, но -- мне не хватает учеников. Один из моих лучших воспитанников -- Федя Тютчев выказал талант поэтический и мог (и должен был!) стать выше Пушкина. Но мне в тот момент нужен был резидент на юге Германии и я предложил на выбор -публикации, гонорары, всемирную Славу, иль -- безвестность за тридевять земель от России...

Мой ученик выслушал мое предложение и просто спросил:

- "Если бы вам не нужен был человек там -- в Баварии, вы бы меня напечатали?"

У меня сжалось сердце. Мой мальчик хорошо "почуял" то, что я счел его Незаменимым для Дела.

Я не смог говорить. Руки мои затряслись, и я никак не мог высечь искру, чтоб раскурить трубку. Тогда мой любимый ученик подошел к моему креслу, сам ударил кремнем по огниву, долго смотрел на тлеющее пятно в табаке, затем грустно улыбнулся и, пожимая плечами, тихо сказал:

- "Спасибо. Такая похвала -- дорого стоит. Зато я знаю, что у меня есть хотя бы один -- читатель и почитатель".

Через год он прислал мне письмо с новым стихотворением. Оно называлось "Ad Silentium" и... Лишь когда Тютчев "сгорел на посту", я издал все его гениальнейшие стихотворения и вы, конечно же, их знаете. Но, как приказал нам сам Тютчев - "Молчи!"

И все же - признаюсь. В тот день, читая стихотворение Тютчева, я плакал. Я рыдал, как ребенок, ибо век поэтический короток, а я не дал ему писать в самые романтические, в самые плодотворные годы...

Да, я фактически приказал "убрать" Пушкина. Я дозволил уничтожение моего племяша -- Миши Лермонтова. Но если -- ТАМ меня спросят, каюсь ли я, я отвечу:

"Я грешен пред русской словесностью только в том, что не дал писать Федору Тютчеву. Сей Грех на мне и за сие -- нет мне прощения. Но в том году у меня не было иных резидентов, а Федя спас Империю от войны на три фронта..."

Я объяснил главную проблему нашей методики. Мы выпускаем лучших разведчиков, но с самого первого дня принуждены отсеивать много лишних. Иезуитская же метода тем и удобна, что позволяет работать на "любом матерьяле". С тою поправкой, что если мы пытаемся говорить с ребятами на языке "высших материй", иезуиты используют для себя самые простые и часто -низменные стороны нашего естества.

В итоге, - мои ученики всегда выходят победителями в споре с иезуитскими выкормышами, но... Пока я готовлю одного Федора Тютчева, мои противники выпускают полтысячи негодяев, с коими... сложно бороться. Но можно и ДОЛЖНО.

Чтобы не быть голословным, опишу -- как нас воспитывали иезуитскими методами.

Как я уже говорил, прибывшие ребята не отличались сообразительностью, а за неисполнение простейших заданий нас пороли Наставники. Вернее не нас, их.

Меня нельзя было трогать, - я мог нажаловаться и за меня спрашивала сама Государыня. Но наши мучители никогда не делали тайны, что порют моих друзей не за их проступки и глупость, но -- мое своеволие и то, что я -зарезал католика.

Сперва это просто. Когда весь класс выводят на порку за какой-то проступок, а тебя на глазах всех оставляют, это -- такое счастье... В первый раз. Потом ты лучше других чувствуешь каждый удар розог и сдавленное мычанье товарищей по ночам, когда они не могут лежать на спине.

Пару раз я вставал и пытался пройти порку со всеми, но меня выводили из строя и говорили:

- "Вас, милорд, - не положено!" -- это было хуже самого наказания.

Первое время я не знал, что мне делать... Потом же мы обнаружили, что у Наставников все меньше поводов пороть нас. (Разве что за драки с католиками, но тут уж - вопрос принципа и мы били славян -- всласть. Авансом за те мучения, что придется нам выдержать в экзекуции за сию драку.)

Единственное, за что они могли нас пороть были -- уроки. И тогда мне порой приходилось не спать, решая три-четыре варианта контрольных на всю "немецкую" братию.

Вскоре, как нам показалось, Наставники стали что-то подозревать и однажды ребят поймали с моими решениями. Была грандиозная порка, но "крепкие на голову" латыши, да бароны оказались настолько же "крепки на задницу" и "решальщик" остался не названным. (Меня бы не выпороли, но возник бы ущерб для моей Чести, а стало быть и -- для Чести любого лифляндца.)

В ночь после сей экзекуции мы обсудили дела и уговорились о тайных знаках и потаенных местах, где будут мои варианты.

Пару недель все шло хорошо, а потом нас опять сцапали. Опять были розги, опять все молчали и нам пришлось менять код, приметы и места "сбросок". Ровно через неделю мы снова попались -- словно на пустяке. А дальше и мы, и Наставники шли на принцип...

Ровно в день раскола Колледжа на столичную часть и "Эзельс абвершуле" мучители показали нам свои тайные кондуиты. И выяснилось, что те давно плюнули на наши познания в истории с географией, зато мы, не зная того, штудировали полный курс "тайных сношений, переписки и обмена сигналами на вражеской территории"!

Я, кроме того, проходил курс "повышения работоспособности в экстремальных условиях", а тупоголовые братья мои -- "поведению при допросах с пристрастием".

В этом и есть вся суть иезуитства -- мы верили, что создаем что-то новое, боремся против Системы, а Она в это время, строго придерживаясь учебного плана, учила нас грязному ремеслу: умного заставляла еще сильней напрягать извилины, а явным "бойцам" показывала на страшном примере -- где человеку больно. Как делать -- больно. Как самому терпеть нестерпимую боль. Как развязывать языки при помощи боли. Без помощи боли. Как пытать. Как терпеть пытку. Как ненавидеть мучителей и весь мир, а особенно -- ближнего своего.

Сплошь и рядом, когда мы ловим вражьих агентов, выясняется -- насколько они ненавидят друг друга и работают зачастую лишь за страх, иль - в надеждах занять высший пост в иерархии и самому "пороть низших", иль "избавить себя от всяких порок". Успехи моего Управления, Абвера и "Интеллидженс Сервис" лежат именно в том, что мы боремся за Идею (каждый -- свою), а наши враги в страхе "порки". Мы, конечно же, - лучше. Но их -- в сотни раз больше.