Александр Башкуев - Призванье варяга (von Benckendorff) (части 1 и 2)

Что-то оборвалось. Какой-то дурман. Наваждение... Не могу объяснить как сие называлось.

Солнышко ярко светило в голубом небе, птички щебетали о чем-то своем, легкий ветерок быстро высушил мои странные, пустые слезы и на душе моей снова стало покойно и тихо. Поэтому я улыбнулся:

- "Зачем ты это сделал? Тебя мать просила? Зачем ты - так..."

Дед мой долго смотрел мне в глаза, а потом вдруг спросил:

- "Ты... Ты все равно хочешь жениться на ней?"

- "У меня нет теперь выбора... Я не могу выгнать девушку обесчещенной... Я обязан жениться".

Дед продолжал смотреть мне в глаза и бородка его меленько затряслась. ("Как у козла", - что-то холодно шепнуло во мне.) Глазенки его суетливо забегали и он гадливо проблеял:

- "Но вы же не спите! Я по вашим лицам видел -- вы же не спите! Как же ты мог ее обесчестить?!"

Я будто со стороны услыхал чей-то тихий, суровый голос:

- "Ее могли обесчестить наши солдаты. Ее почти наверняка обесчестили... И если мои солдаты готовы умереть за меня, я -- Честью отвечаю за все их поступки".

- "Погоди, - но тебе лишь тринадцать?! Ты даже не командовал сими скотами! Как же ты можешь за них отвечать?! Ими командовал жид - Меллер! Ими командовал пират -- Уллманис!"

Будто что-то оборвалось во мне. Я нормально воспринимал от дяди Додика слова, что он -- "старый жид". Я смеялся с моею матушкой, когда она звала дядю Додика, иль Арью Бен Леви -- "Моими жидами", а Рижский конно-егерский -- "Жидовскою Кавалерией". Сами егеря моего "родного" полка звали себя в обиходе -- "жидами" и даже гордились сим прозвищем. Но из уст моего деда сие слово прозвучало вдруг... Оно -- нехорошо прозвучало.

Внутри меня все как будто окаменело. Я услыхал будто со стороны мой покойный вопрос:

- "Кстати, а как ты получил под команду Давида и прочих? Ведь ты не хотел быть их командиром, не так ли?"

Человек с козлиной бородкой растерялся от моих слов. Что-то в лице его надломилось и он прохрипел:

- "За что я должен был быть им командиром? За что я должен любить сих людей?! Бабка твоя оскорбила меня и совсем опозорила... Я не хотел видеть жидовские морды... Но когда началась Революция, я по чину должен был стать командиром полка, а прусские немцы не желали приписаться в мой полк. Жиды ж думали, что моя жена была Честной и не знали подробностей... Вот они и просились ко мне... Мне нужны были дельные офицеры -- так что пришлось их терпеть..."

Я иногда вспоминаю сей разговор и удивляюсь, - он начинался, как отеческие советы старика малолетке, а обратился в какую-то исповедь, где я оказался вдруг исповедником...

Как ты думаешь, - почему мне -- наследственному барону дозволили взять в жены еврейку? По прусским законам ведь сие -- невозможно!!! А все -просто. Все очень просто...

Я болел в детстве свинкой... А может быть сие - "Проклятье фон Шеллингов"! Я не могу... Я - нормальный мужик, но от меня не бывает детей! Я -- стерилен! Я НЕ ТВОЙ ДЕД!

Что-то огромное, мягкое нежно ударило мне под коленки и я осел на землю. Мир потерял вдруг устойчивость и я понесся туда -- в тартары. Я замотал головой, я закричал:

- "Неправда! Моя бабушка не была шлюхой! Она -- иудейка, она не могла быть шлюхой!"

Лицо старика приняло странный вид. Он будто прислушивался к чему-то, что слышал один только он. Затем паяц кивнул головой:

- "Ты не понял... Она не была шлюхой. Она даже... любила меня. Но тебе надобно вырасти, чтоб понять мир взрослых...

Я был сыном моего отца -- друга Фридриха, его кредитора, Создателя Абвера и прочая, прочая, прочая... Меня принимали как наследного принца и многие дамы были рады свести знакомство со мной... А любил я лишь твою бабушку...

Потом настала Война с русскими и французами. Сперва мы побеждали и я быстро двигался по чинам, пока не стал генералом и командиром дивизии. Но... Я получил мою должность до срока, - не имея к ней ни умения, ни привычки...

Однажды, когда моя дивизия шла на марше, мы нос к носу столкнулись с русскою армией...

Русских было так много, что на одного нашего приходилось десять-двенадцать славян. А так как мы не успели перестроиться в боевые порядки, дело пошло с рукопашной и люди мои побежали...

Паника случилась ужасная. Люди бежали по узкой дороге, бросая оружие, форму и снаряжение и не слушали ничьих приказов... Я пытался... Я хотел остановить их... Но они бежали, как безумное стадо и чуть было не затоптали меня самого.

И тогда я решил, что мне надо возглавить отряд, который бы стал заслоном перед бегущими и как-то остановил их. Я вскочил на коня и мы понеслись по дороге, обгоняя солдат... А потом общий ужас, крики проклятий моих же людей, произвели страшное впечатление на мою лошадь и она понесла...

Я опомнился лишь когда какой-то капитан нашей армии схватил моего коня под уздцы. Я хотел... Я пытался ему объяснить, что случилось, что сейчас сюда придут русские и мы должны...

Тут он выдернул меня из седла, дал мне пощечину и прошипел:

"Слезайте немедленно с лошади, люди подумают, что их бросили! Придите в чувство, вы же -- генерал нашей армии! Вон те холмы, встаньте на них в каре и попытайтесь остановить как можно больше людей, чтоб защищаться! Я же с моим батальоном постараюсь задержать русских, пока вы... Пока вы не приведете людей в чувство!"

Я сразу опомнился. Я пошел, как сомнамбула и воткнул мою шпагу в землю на ближайшем холме и мои солдаты, бежавшие по дороге, при виде меня, стали по одному останавливаться, озираться вокруг, вооружаться оставшимся у них оружием и занимать место в строю. Так мы стояли и ждали русских...

Только русские не пришли. Вся их армия уперлась в единственный батальон и понесла в битве такие потери, что русские командиры не решились атаковать штандарты целой дивизии после конфузии с единственным батальоном пруссаков.

А тот капитан и все его люди полегли, как один. В том бою на один его штык пришлось... Бог весть -- сколько штыков русских...

На другой день стало известно, что главные силы Железного Фрица смогли нанести контрудар и теперь русские отступают по всему фронту... Потом прибыли вестовые, которые предложили мне ехать в Ставку, а вместо меня был назначен новый комдив...

На Трибунале я объяснял ситуацию, рассказал все, как было, и у меня оказались свидетели, так что... Меня оправдали.

Но пока шло это следствие, я оставался при короле под домашним арестом и не мог знать, что происходит с моей женой - твоей бабушкой.

В день оправдания (а следствие длилось почти ровно год) ко мне подошли и сказали:

"Твоя жена тебе изменила. Она родила от твоего же отца! Теперь тебя ждет в колыбельке маленькая сестричка, а старый греховодник так спятил, что показывается всюду с твоею женой, как с твоей матерью! Даже хлеще того, целует ее перед всеми -- старый сатир! А от этих евреек и впрямь легко потерять голову -- они же такие все сладенькие!"