Александр Старостин - Шепот звезд

Пилотам переход на новую технику давался легче, но также требовал болезненной перестройки психики на другие скорости. И разумеется, учеба, учеба. Многие полярные асы так и не пересели в кресла самолетов с турбовинтовыми двигателями, будто бы по здоровью. А иные ворчали: "Авиация не та!" - и тосковали по авиации эпохи рыцарства, когда на самолетах не было отхожего места.

Те же, кто сумел более или менее перестроить свой внутренний состав на новые ощущения, шутили:

- Летчику надо знать всего пять движений: штурвал на себя, от себя, вправо, влево и - в кассу.

Махоткин и теперь при первой возможности занимал правое кресло и говорил:

- Не будете возражать, если поработаю вторым автопилотом?

- А что, получается нормально! - снисходительно хвалили старика молодые пилоты. - Берем в экипаж.

Когда самолет, доставивший грузы для ремонта "шестьдесят шестой", ушел, молодой второй пилот подхватил сумку и портфель Махоткина.

- Я понесу, - сказал он смущенно и, наверное, покраснел, если б его лицо не было пунцово-красным "от климата".

- Сам хожу пока без костылей, - отозвался Махоткин.

- Потом буду хвастаться, что поднес сумку Махоткина... Знаете, я однажды поднес чемодан Урванцева в Дудинке.

Старик улыбнулся.

- Ну, если для коллекции... И еще вот что. Расскажи, друг мой, как вы зацепились. Ты второй пилот, ты глядел на приборы - понимаю, - но ведь и ты что-то знаешь такое, чего я не знаю.

- Я держал руки и ноги нейтрально и не вмешивался в действия командира. Потом удар, и машину резко бросило вправо. Даже испугаться не успел. Неприятный момент, когда ероплан крутит на одном месте и тянет вперед. Подробности - в объяснительной записке.

- В записки даже глядеть не буду, - пробубнил Махоткин. - Сейчас начнется подвижка льдов. Надо будет удирать.

- Шутите. Глядите, какая погода!

Глава первая

- Не пойму, чего людям неймется, - говорила, захлебываясь от возмущения, Серафимовна. - А наколку ему, этому гаду, дала Сонька, чтоб она провалилась!

Борис Борисыч читал статью Сени Басова и сердито крякал. Серафимовна продолжала:

- Знаешь, ее путают с Леной Боннэр... Ее муж придумал водородную бомбу. Очень, говорят, влиятельная старуха: перед ней сам Чубайс хвостом бьет. А люди на улице ее кроют на чем свет стоит за развал Советского Союза.

- Сонька развалила, что ли?

- Нет, изобретатель! Он писал воззвания. Но писал-то не он, а Лена Боннэр - он ведь, как все изобретатели, был с огромным приветом.

- Погоди, ты мне голову окончательно запутала. При чем тут Боннэр?

- Если она капнет американцам, те враз скинут кого угодно: хоть премьера, хоть президента.

- А Сонька?

- Сонька тоже влиятельная. Неприятная бабка: приходит в чужой дом, как в свой: ест, пьет в три горла, воняет папиросами, а потом в этом же доме гадит. Распускает слухи, головы морочит, сталкивает лбами, и, что характерно, безнаказано. Всегда во все вносит путаницу. Что ни сделает, все сходит с рук. А попробуй тронь - такой визг поднимется! Если б ты знал, какой она базар может поднять. Будет вопить, что свободу зажимают. А какая свобода?

- За базар надо отвечать, - резонно заметил Борис Борисыч. - Фильтруй базар - за каждое лишнее слово... - Он тихо засвистел.

- Она Кольке капнула, что Иван Ильич живет со мной, ты понял?

- За это надо ответить...

- Чтоб поссорить отца с сыном. И сын отправил батьку на Север. И теперь батька на льдине. Иногда мне хочется Соньке так дать по башке, чтоб по самую... раскололась.

- Это понимаю, - кивнул Борис Борисыч. - Делают гадости на голубом глазу, а в случае чего, косят под психа.

- Закатывает истерику или показывает презрение.

- И все у них в ажуре, на кривых оглоблях к таким не подъедешь. Знаю таких. Воруют, гадят, а все чисто. И все знают, что негодяи, а они и сами не скрывают этого.

Борис Борисычу, казалось, доставляло удовольствие говорить с Серафимовной - неважно о чем.

- Она как в крепости. Ее тронуть - себе дороже будет.

- Может, ее... того? - Борис Борисыч засвистел. - Воздух свежее будет.

- Ладно шутить! - отмахнулась Серафимовна.

- А я тебе говорю: за базар надо отвечать... Однажды прочитал книжкукент дал - называется "Преступление и наказание". Чуть со смеху не умер обхохотался.

- Чего там смешного?

- Там один малый грохнул старуху. Старуха, замечу, омерзительнейшаякак твоя Сонька. И потом шестьсот страниц мучился, переживал. А чего страдать? Для меня удушить такую Соньку - что муху прихлопнуть. И в голове об ней ни малейшей мысли.

- Уж не хочешь ли ты взять Соньку на гоп-стоп?

- Дело пустячное. Дай адресок и фотку, чтоб путаницы не вышло.

- Ну ты даешь!

- Вообще-то я ее видел. Ее ни с кем не спутаешь. Разве что с Боннэр.

- Как ты это сделаешь?

- Не твое дело.

Серафимовна положила руку на плечо Борис Борисыча и горячо заговорила, ее при этом разбирал смех:

- Слушай, отец родной! Я грех на душу брать на хочу - хватает грехов. Но не хочу, чтобы она считала всех нас придурками, которые не способны ей ничем ответить. Из страха. Она ведь и в гробу сделает кому-нибудь гадость. Не сможешь ли ты испортить ей сантехнику? Ну, чтоб в дерьме захлебнулась? А то она всю жизнь сплошь в белом.

- Трубопроводы?

- Вот именно! Тогда она займется наконец делом - у нее не будет времени гадить другим. Понимаешь?

- Какой у нее этаж?

- Первый с решетками.

- Вечно ты мне усложняешь жизнь, - вздохнул Борис Борисыч. - Придется изучать сантехнику, собирать инструмент... Надо, наверное, сделать так, чтобы полетели трубы, замурованные в стены. Тогда придется и стены долбить.

- Так, так! - обрадовалась Серафимовна. - Тебя будут благодарить тысячи людей. Нет, миллионы!

- Надо разработать операцию. Я часто разрабатывал операции. Моя башка много стоит! И еще. Дай-ка адресок этого Сени.

- Хочешь поговорить с ним?

- Посоветую, что надо старших уважать.

Серафимовна написала адрес и телефон.

Борис Борисыч поглядел на бумажку, потом щелкнул зажигалкой.

- Ну ты даешь! Как шпион, - восхитилась Серафимовна.

- Без меня вам никакого житья не дадут. А может, Соньку твою того?спросил Борис Борисыч с надеждой в голосе. - Это проще. И хлопот меньше. Одна маленькая веревочка.

- Нет, нет! - горячо возразила Серафимовна. - Пусть поплавает в дерьме.

- Озорница ты моя! - пустил Борис Борисыч добрую отеческую улыбку в сторону Серафимовны.

Борис Борисыч был "прошляк" - давно ушел в тину. Некоторые считали, что он - "гнутый", то есть, вор сломленный. Но с начала так называемой перестройки, когда только ленивые не крали и не грабили, он вышел на свет Божий и стал потихоньку осматриваться. Пришел к выводу, что главное ворье в наше время - вчерашние учителя марксизма-ленинизма и секретари, начиная с первого. Но третьи - злее: им в свое время недодали. То есть большевички перестали косить под "ум, честь и совесть" и занялись тем, к чему имели призвание - к крутому криминалу, к которому стремились и ранее.