Александр Старостин - Шепот звезд

- Здравствуй, капитан, - сказал он, зная, что КВС любит это, на западный манер, обращение.

Мешок зашевелился, закашлял, и КВС, не откидывая клапана, поглядел на механика одним, довольно злым, глазом; теперь в мнимо заискивающей манере гостя он видел насмешку.

- Что скажешь? - спросил КВС неуместно твердым голосом.

- Ероплан летит, мой капитан.

КВС вылез из мешка по пояс:

- Кто на борту? Комиссия?

- Крестинин-старший.

- Чего ради? И вообще, кто он такой? Ведь он - никто.

- Еще Махоткин.

- Час от часу не легче! Что они понимают в современной технике? Они летали на Р-5, они - визуальщики. Где Комаров?

- Его на борту нет.

- А инженер отряда?

- Отсутствует.

- Как это понимать?

Механик пожал плечами. Он делал печально-озабоченный вид единственно из сочувствия КВСу, а не страха ради командирского: бояться ему было нечего, кроме какой-нибудь новой авантюры, куда его наверняка попытаются втянуть.

- Чего молчишь?

- Если едет Иван Ильич, - сказал механик, который имел более разнообразный опыт жизни, чем молодой КВС, - то жди авантюры, мой капитан.

- Что он может сделать?

- Все, что угодно.

- Да, бояться ему нечего, - согласился КВС. - Пенсионер, кругом свои люди, сынок - начальник базы.

- Он был авантюристом до рождения начальника базы. Я думаю о другом. Почему не летит наш инженер? Впрочем, я его понимаю.

- Что понимаешь?

- Сейчас слесаря сделают работы на уровне самодеятельности, как в каменном веке...

- Как это?

- Очень просто. Был в тридцатые годы летчик Бабушкин, он был на льдине с челюскинцами. Он выстрогал из деревяшки ногу шасси для своего ероплана и улетел на материк. Наши сталинские соколы той же породы. Подцепят собачью нарту для парирования крена...

- На деревянной ноге мы не улетим.

- А если и улетим, то начальство спишет это самое дело на глупость стариков.

- Какое еще дело?

- ТАП.

- Кто будет поднимать самолет в воздух?

- Ты, конечно, мой капитан, если вовремя не спрячешься. Прятаться лучше под кровать или под брезент. - Механик показал на пол.

- Но я лично заинтересован в том, чтоб самолет перегнали.

- А я думаю, что лучше быть пять минут трусом, чем всю жизнь мертвецом.

- Кому тогда поднимать самолет?

- Махоткин старый полярный ас - пусть и поднимает.

- Он на этой технике не летал.

- Взлетит. А если жить захочет, то и сядет.

- Что ты плетешь?

- Думаю, что тебе, мой капитан, волноваться нечего. Со дня на день "наука" ожидает подвижку льдов, и тогда наш воздушный корабль составит компанию ранее утонувшему кораблю - "Семену Челюскину".

- Да, тебе волноваться нечего, - сказал КВС.

- Как это нечего? А удар по экологии? Представляешь, сколько керосина с вредными присадками выльется в океан? Двадцать три тонны. И вообще, удар по бюджету отряда.

- А шел бы ты со своим юмором! - буркнул КВС.

- Пойдем вместе - встречать начальство.

- Тоже мне начальство! Они - каменный век, они никто.

* * *

КВС даже сквозь темные очки ощутил удар света по глазам - невидимое солнце растворилось в небе и в снегах, растворив даже торосы; Кириленко почувствовал себя мухой, попавшей в белый плафон, и торопливо перевел взгляд на темную куполообразную палатку, а затем на собаку, которая, казалось, летела по ослепительно-ясному небу, болтая лапами с длинными начесами.

- Эти бараны, - говорил механик, - ничего не привезут, а только составят акт, соберут наши объяснительные записки и будут глядеть твердым взглядом.

Самолет 4366 (о нем говорили: "с оранжевым хвостом и пингвином на киле"), подвернув левую ногу, принес всем дополнительные хлопоты: из-за него пришлось готовить новую ВПП (взлетно-посадочную полосу). Двое суток все свободные от вахты кололи торосы, таскали трактором гладилку, а попросту брус, подцепленный тросами, разбирали ледяные завалы. И только КВСа никто не решался позвать участвовать в аврале: пусть погуляет на нервной почве. А почва на ледовой базе и в самом деле была нервная: не знаешь, когда начнется подвижка и где пройдут трещины, - могут и посреди палатки. Все это приучало к смирению и внимательности к ближнему; то есть лед своими капризами воспитывал лучше самого красноречивого учителя. И конечно, молодой КВС был несколько не прав, не участвуя в общих работах: у него были бы шансы поумнеть.

Оно, конечно, было бы неплохо стянуть поврежденный самолет с полосы. Но как? Кстати сказать, его нельзя было трогать до прилета комиссии. Что делать, если аварийно-спасательная служба у нас имеет пока некоторые отдельные недостатки, то есть службы такой в природе не существует, а спасение держится единственно на так называемой русской сметке и нарушениях всех инструкций и наставлений.

Новая полоса находилась в семи километрах от лагеря - туда и устремились все, кто мог: авиатехники, врач, "наука", свободная от дежурства, - словом, авральная команда для погрузочно-разгрузочных работ и получения писем и прессы с материка.

Следовало бы ехать на новый аэродром трактору, но вся техника после устройства ВПП оказалась на ремонте. И трактористы ожидали, что прилетевший борт привезет запчасти.

Тут же крутились под ногами и собаки, взволнованные общей суетой.

- Сто верст для бешеной собаки - не крюк, - балагурил механик. Он казался пузатым из-за фотоаппарата, спрятанного под курткой. Его не раз выручала страсть к фотографированию; однажды спас командира, когда сделал снимок наросшего на тягу управления льда; однажды сфотографировал крепление лыж на льду озера в Антарктиде, когда самолет унесло ураганом в горы, а лыжи остались. И теперь он снял поврежденный узел навески шасси, чтобы, в случае чего, оправдать свой отказ лететь.

* * *

Самолет появился будто порождение света и, как всегда, неожиданно и, коснувшись колесами полосы, поднял снежную бурю. Порулил, отключив внешние двигатели, подошел поближе к полярникам, вырубил второй и третий двигатели буря улеглась, наступила тишина, и лишь журчали винты, крутясь по инерции.

КВСа и бортмеханика с фотоаппаратом предупредительно пропустили вперед к дверце, из которой уже выдвигалась стремянка, и механик прилетевшего самолета улыбался лучезарной улыбкой киногероя, которому в следующем кадре предстоит погибнуть.

Механик, впрочем, тут же отступил в глубину грузовой кабины, а в дверях возникла исполинская фигура Ивана Ильича в шапке со съехавшей набок кокардой. Он выглядел так внушительно, что полярники захлопали в ладоши. Иван Ильич приветливо раскланялся.

- Товарищи! - прорычал он, вытягивая руку с зачем-то снятой шапкой. Встречающие решили, что он собирается произнести речь, и кое-кого стал разбирать смех. Но он сказал: - Надо выкатить тележку. Вес тонна триста пятьдесят. Прошу желающих в самолет... то есть принять участие.