Лев Толстой - Полное собрание сочинений. Том 4. Произведения севастопольского периода. Утро помещика

Усилие было сделано, и работа без значительных перебоев продолжалась в течение двух месяцев. О ней говорят тридцать две записи в Дневнике за это время, начинающиеся записью от 24 сентября: «Писал лениво и, хотя не слишком скверно, но насколько хуже того, как я думал! Нет сходства. Надо писать и писать. Одно средство выработать манеру и слог». Через день (26 сентября): «… написал листа 1½ и порядочно, но отступление». На следующий (27 сентября) день: «В числе вопросов, которые я стараюсь решить в моем романе, вопрос об оскорблениях занимает и сильно затрудняет меня. Или я слишком горд, или действительно я был слаб в тех случаях, только когда я вспоминаю о них, я чувствую что-то в роде раскаяния».

Сохранившиеся рукописи романа не уясняют этой не очень понятной записи. Вероятно, намеченная здесь тема не нашла полного отражения в рукописном тексте, а может быть здесь имеются в виду сцены со Шкаликом. [136]

После глухих отметок о «писании» романа под 28 и 30 сентября, идет запись от 1 октября: «Отпустил Шкалика порядочно. Ежели я каждый день буду писать постольку, то в год напишу хороший роман». «Отпустил» — термин канцелярского языка и означает «написал начерно». «Шкалик» — действующее лицо и название 2-й главы первой редакции. На следующий (2 октября) день: «Написал пол-листа хорошо». От 3 октября: «Ничего не написал, а задумался над заключением романа». На следующий (4 октября) день: «Разрешал вопрос о заключении романа. После описи именья, неудачной службы в столице, полуувлечения светскостью, желания найти подругу [137]и разочарования в выборах сестра Сухонина [138]остановит его. Он поймет, что увлечения его (не дурны), но вредны, что можно делать добро и быть счастливым, перенося зло».

«Сухонина» или «Сухотина» несомненно какое-то реальное лицо, но кто именно, остается неизвестным. Сухониной мы среди знакомых Толстого не знаем, у Сухотиных же Федора, Сергея, Михаила и Александра Михайловичей, хороших знакомых Льва Николаевича, сестры не было.

5 октября в Дневнике признание: «Ничего не написал. Мне кажется, что я здесь на Кавказе не в состоянии описать крестьянский быт. Это смущает меня». И на следующий (6 октября) день: «Писать не принимаюсь серьезно. Нет уверенности». Но неуверенность была преодолена, и 8 октября в дневнике записано: «написал 1½ листа. Надо навсегда отбросить мысль писать без поправок. 3, 4 раза это еще мало». Затем в записях замечания: «писал довольно легко и хорошо» (9-го), «писал хорошо» (18-го) перемежаются с признаниями: «принимался писать, но нейдет» (12-го), «немного написал» (15-го), «с утра принялся было писать, но бросил» (17-го). Работа приостанавливается, происходят «заминки» в творческом процессе, и, как это часто бывало у Толстого, творчество сменяется рассуждением, теоретизированием, сочинением «плана». Под 19 октября в Дневнике читаем: «Простота есть главное условие красоты моральной. Чтобы читатели сочувствовали герою, нужно, чтобы они узнавали в нем столько же свои слабости, сколько и добродетели; добродетели возможные, слабости необходимые… Мысль романа счастлива. — Он может быть не совершенство, но он всегда будет полезной и доброй книгой. Поэтому надо за ним работать и работать не переставая… Основание «Романа русского помещика»: 1) Герой ищет осуществление идеала счастия и справедливости в деревенском быту. Не находя его, он, разочарованный, хочет искать его в семейном. Друг его, она, наводит его на мысль, что счастие состоит не в идеале, а в постоянном жизненном труде, имеющем целью — счастье других. — 2) Любви нет; есть плотская потребность сообщения и разумная потребность в подруге жизни».

Намеченный этой записью план романа весьма сходен с планом, написанным 4 октября: здесь и там разочарование героя в устройстве крестьянского быта и обретение «идеала счастья и справедливости в семейном быту», причем в обоих «планах» большую роль играет «подруга жизни».

После записи от 19 октября снова идет ряд записей (20, 21, 22, 23, 24, 25, 27, 28, 29, 31 октября и 1, 8, 14 ноября), кратко отмечающих или работу над романом («Много писал, 3 целых листа [139]довольно хорошо» — 20-го; «писал мало, ¾ листа» — 21-го; «написал два листа нехорошо» — 22-го; «написал пол-листа» — 24-го; «написал ¼ листа» — 25-го; «писал очень мало» — 28-го; «вчера и нынче писал немного» — 31-го; «утром писал порядочно» — 14-го) или «заминку» в работе («целый день не писал» — 23-го; «ничего не писал» — 27 и 29 октября и 1 ноября; «открыл тетрадь, но ничего не написал» — 8-го).

Ряд этих записей замыкается записью от 17 ноября, как бы подводящей итоги проделанной работе: «писал немного. Всё, что написано, слишком небрежно подмалевано, много придется переделывать».

После этого наступает период в пять с лишним недель, когда снова работа над романом сменяется рассуждениями о нем.

Под 29 ноября в Дневнике записано: «Примусь за отделку «описания войны и за «Отрочество». Книга пойдет своим чередом». [140]

Об этом же на следующий (30 ноября) день: «Завтра утром примусь… за «Отрочество», которое окончательно решил продолжать. 4 эпохи жизни составят мой [141]роман до Тифлиса. Я могу писать про него, потому что он далек от меня. И как роман человека умного, чувствительного и заблудившегося, он будет поучителен, хотя не догматический. Роман же русского помещика будет догматический. Я начинаю жалеть, что отстал от одиночества: оно очень сладко. Влияние брата было очень полезно для меня, теперь же скорее вредно, отучая меня от деятельности и обдуманности. Всё к лучшему. Это так ясно в моей жизни. Боже великий, благодарю Тебя. Не оставь меня».

Итак, задуманы две автобиографии в разных планах. Первая, в четырех частях («4 эпохи жизни»), это чисто художественная автобиография, «мой роман» — «роман не догматический», по определению Толстого, другая — «Роман русского помещика» — «роман догматический», т. е. идеологический, учительный, «полезная и добрая книга» (зап. от 19 октября).

Первый роман Толстой «может писать, потому что он далек» от него. Он его и написал, хотя не в четырех, а в трех частях («Детство», «Отрочество» и «Юность»), из второго — он не был «далек» — написал лишь начало («Утро помещика»).

В неотправленном письме к брату Сергею Николаевичу 10 декабря Толстой писал: «Я начал новый серьезный и полезный, по моим понятиям, роман, на который намерен употребить много времени и все свои способности. Я принялся за него с таким чувством, с которым я в детстве принимался рисовать картинку, говоря, что эту картинку я буду рисовать три месяца. Не знаю, постигнет ли роман участь картинки; но дело в том, что я ничего так не боюсь, как сделаться журналистом писакой».

На другой (11 декабря) день в Дневнике такая запись: «Решительно совестно заниматься такими глупостями, как мои рассказы, когда у меня начата такая чудная вещь, как «Роман русского помещика». Зачем деньги, дурацкая литературная известность. Лучше с убеждением и увлечением писать хорошую и полезную вещь. За такой работой никогда не устанешь. А когда кончу — только была бы жизнь и добродетель — дело найдется».