Елена Старыгина - Зарево

Степан взял Варю на руки, пошатываясь, понес ее к старенькому дивану и опустил осторожно...

Алая зорька занялась на небосклоне. Ночь прошла. Счастливая? Горькая ночь. С горькими поцелуями, горькими объятиями. Слезы высохли, а горечь осталась.

Варвара сидела прямая, с потухшим взглядом и бледными щеками. Степан налил ей кипятка, отрезал ломоть ржаного хлеба и, придвинув поближе скромное угощение, прошептал ласково:

- Ты поешь, Варенька. Не обессудь, чем богаты.

Варя посмотрела на него искоса, сделала несколько глотков, но хлеб так и остался лежать нетронутым.

- Ну чего ты, Варь? - дрожащими пальцами убирая прядку волос с Вариного лба, жалобно спросил Степа. - Ты не любишь меня теперь? Моя ты теперь на веки вечные.

- Пойду я, - вставая, сказала девушка.

- Варь, а мы знаешь, что сделаем? - схватил ее руку Степан. - Мы сейчас вместе с тобой пойдем, чтобы отец браниться не стал, что дома не ночевала. И я скажу ему, так, мол, и так, Константин Николаевич, мы с Варей решили пожениться, и никуда она с вами не поедет, - радостно закончил он.

- Решил, - без оттенка в голосе проговорила Варвара.

Степан растерянно взглянул на нее.

- А как же..., сегодня ночью-то? Это что? - заикался он. - Варька?

- Оставь меня, Степа. Я одна домой пойду. И не приходи, сама дам знать о себе.

Варя быстро натянула шерстяную кофту и вышла, не прикрыв двери.

Глава 9

Константин не ложился. Нет, не из-за того, что Варя не пришла домой. За нее он был спокоен, взрослая уже, своя голова на плечах. Да и Степан парень надежный. Вот время только ненадежное, лихое время.

Угнетало другое. С тех пор, как Константин принял решение ехать, он потерял покой и сон и тешил себя лишь тем, что отъезд этот, - явление временное, что улягутся страсти, вспомнит народ Бога и прекратит гонения на церковь Христову, а он там, вдали от родины, будет молиться за грехи мирские, за убиенных. Если будет за кого молиться...

В самые первые месяцы после революции в Царском селе был убит протоиерей Иоанн Кочуров, в Александро-Невской Лавре красногвардейцами убит священник Петр Скипетров, зверски замучен архиепископ Андроник Пермский, в Москве вместе с протоиереем Иоанном Восторговым и группой русских министров расстрелян епископ Герман Вольский, по личному приказу Троцкого замучен епископ Амвросий, утоплен с камнем на шее архиепископ Гермоген Тобольский, на Смоленском кладбище лежат сорок священников, закопанных живьем; убит митрополит Киевский Владимир, один архиерей, 102 священника, 154 диакона, 94 монаха и монахинь; закрыто 94 церкви и 26 монастырей; осквернены десятки храмов и часовен. Это был восемнадцатый год. Сейчас на исходе двадцатый. Сколько их, безвинно сложивших голову? Возможно ли сосчитать число смертей? И есть ли конец им?

На одно уповал Константин, что не один он будет на чужбине, многим придется оставить родной дом. Поначалу он хотел отправить только детей, но чем дальше, тем более творилось бесчинств, смотреть на которые не было сил. Владыка Антоний, с которым они уговорились об отъезде, в последнее время вдруг переменил свое намерение, и ни какие уговоры не могли убедить его, что оставаться здесь равносильно смерти.

С Антонием Константин был в самых добрых отношениях. Он часто задумывался о том, насколько интересна человеческая судьба. Если бы кто-то в самом начале его пути сказал вдруг, что жизнь его пересечется с человеком, едва не ставшим патриархом всея Руси, вряд ли Константин поверил бы в это.

В отличие от Константина, чьи предки испокон веков были простыми сельскими церковнослужителями, Антоний являлся выходцем из родовитой семьи, обладателем громкой дворянской фамилии, правнуком статс-секретаря Екатерины II со стороны отца, богатого помещика - отставного генерала, фактического директора крестьянского банка; и внуком какого-то видного генерала со стороны матери. Но с малых лет Алеша, так звали Антония до пострижения в монахи, был искренне религиозным и мечтал о карьере священника.

Будучи учеником одной из петербургских гимназий Алексей познакомился с Федором Михайловичем Достоевским, который в то время работал над романом "Братья Карамазовы". Достоевский укреплял в Храповицком любовь к христианству, православию, монашеству, любил подолгу беседовать с ним. Многие утверждали, что образ Алеши Карамазова написан с Алеши Храповицкого.

Окончив гимназию с золотой медалью, Алексей поступил в духовную академию, и уже на втором курсе, когда ему было всего лишь двадцать лет, постригся в монахи, а вскоре сделался самым молодым и самым популярным архиепископом.

Жил Антоний всегда скромно и строго придерживался монашеских обетов, но как говорят те, кто знавал его в юные годы, в беседах с инако-мыслящими бывал иногда резок и даже непристоен.

Около Антония всегда группировалась монашеская интеллигенция. Многие восторгались им, для многих он был идеалом, но были у него и противники, которые не понимали и не принимали его. Как-то знаменитый художник Иван Репин, послушав одну из религиозных лекций, которые читал Антоний, подытожил: "Не понимаю, почему восторгаются Храповицким? Чиновник в рясе и больше ничего".

Антоний сделал блестящую карьеру: в двадцать четыре года стал магистром богословия, в двадцать шесть - архимандритом, ректором духовных академий Петербургской, Московской, позднее Казанской. Обладатель "Анны на шее"(орден святой Анны II степени), в тридцать четыре года Антоний становится епископом.

В 1917 году пятидесятитрехлетний Антоний, к этому времени уже три года занимавший харьковскую кафедру, активно включился в подготовку церковного Поместного православного собора, который должен был восстановить патриаршество, учрежденное в 1589 году, в царствование Федора Иоанновича, и упраздненное Петром I в 1700, и избрать патриарха. Успех Антония был несомненен, но случайный жребий пал на московского митрополита Тихона, в миру Василия Беллавина, что стало большим ударом для Антония Храповицкого, который мечтал вывести Русскую Православную Церковь, народ русский из бедствий, которые они переживали; и слабым утешением был дарованный ему новым патриархом титул митрополита.

Варя вошла бесшумно. Ее мучила совесть из-за того, что заставила волноваться домашних, - она не представляла, как будет глядеть в глаза отцу.

Девушка подошла к окну и замерла. Ей не хотелось ни думать ни о чем, ни видеть никого. Зимнее небо было под стать ее настроению - сумрачное и холодное. Трепетали на ветру чудом сохранившиеся на деревьях жалкие засохшие листки. Ветер манил их за собой то ласковым шаловливым дуновением, то кокетливым заигрыванием, то, устав от тщетных усилий, - буйным молодецким порывом, а они, помахав ему вслед, оставались на своем родном древе, продолжая крепко держаться за родную холодную ветвь.