Елена Старыгина - Зарево

- Погодь, Митяй, - оборвал мужичишку здоровяк, под вид Артемия. - Могет и щупать не стоит, могет сразу - того... А-а?...- провел он ладонью по горлу.

- Не-ет, Киря, - протянул, ухмыляясь, Артемий, - пощупать надо. Я все ее нутро наизнанку вывернуть хочу. Она что думает, со мной шутки шутить можно? Она думает, я забыл, как отбивные из толстосумов в семнадцатом делал? Не таких ломал, - криво усмехнулся он. - Они у меня все вот тут будут, сжал он волосатый кулак и поднес к своим пьяным мутным глазам.

- Тогда вот как сделаем, - отхлебнул из стакана Митяй, - я беру на себя их щенка, ты, Киря, мужиком ейным займись, а...

- Верно мыслишь, Митька, - не дал договорить мужичишке Артемий, - а я ее, стерву, по перышкам разберу.

Вдрызь пьяные мужики долго сидели еще на кухне, их разговоры переросли в дикие вопли, которые разбудили Галку. Она поднялась с кровати, и, как была в коротенькой полинялой рубашке, сердито распахнула дверь в кухню:

- Вы что, мужики, очумели совсем... - сонно заборматала она. - Скоро светать будет, а вы умолку не знаете.

Галка взяла со стола бутылку, перевернула ее и вылила остатки прямо на пол.

- О-о, горр-ряча-ая баба, - еле выговорил Киря, - и ухватил Галку за мягкое место.

- Ты меня не лапай, - замахнулась на него та, - у меня свой лапальшик имеется.

Артемий разодрал глаза ближе к полудню. Натянув кожанку, надраенные скрипучие сапоги, пошарив в буфете и не найдя там остатков вчерашнего пиршества, он, закурив цигарку, стремглав вышел из дому.

План его созрел мгновенно. Еще тогда, когда Варвара крошила о голову Артемия буханку, внутри зародился страшный эмбрион мести, и пока он не обговорил со своими собутыльниками все подетально, эмбрион, переросший в нечто ужасное, не давал ему спокойно жить.

Единственное "но" тормозило действия.

В Харьков Артемий приехал в тридцать третьем. Поселился он по соседству с Варварой и Степаном в крепком основательном доме местного дьячка, который, незадолго до приезда Артемия, внезапно исчез куда-то вместе с семьей и больше его никто никогда не видел. Дела да делишки не позволяли Артемию по началу заняться соседским семейством и полюбопытствовать, кто такие, что да зачем, как он и делал обычно, по долгу своей службы. А потом вдруг это, невесть откуда взявшееся чувство, черт бы его побрал. Будто баб в округе не было! Да любая, какую б он ни поманил, бросится ему на шею и рада будет, что ее осчастливил такой мужик. А вот Варвара оказалась гордой. И гордость та не давала Артемию покоя. Он удивлялся себе - на кой черт сдалась ему эта бабенка? Но, видно, правду люди говорят - сердцу не прикажешь. И чем больше Артемий сох по Варваре, тем больше срывал злость на своей Галке изводя ее побоями и проклятиями, тем чаще менял баб и одаривал потаскушек дешевой помадой и липкими конфетками, устраивая с ними отвратительные, грязные оргии.

Сегодня час пробил. Артемий устал изводить себя воображаемыми сценами, и эта встреча в темном переулке, и раскрошенная буханка хлеба отрезвили его, заставив действовать. Любовь быстро угасла, оставив место одной лишь яростной слепой ненависти.

Артемий решил раз и навсегда ликвидировать все мешавшие "но". Он дал дружкам неделю для выяснения, есть ли темные пятна у его разлюбезных соседей. Насчет Варвары беспокоиться особо не пришлось, навести справки не составило большого труда, а то, что она дочка священника, эмигрировавшего в двадцать первом за пределы России, и удивило и обрадовало его - компромат был почти готов, то есть в случае чего, никаких претензий ни к кому предъявлять не будут: врагам народа дорога уготована прямиком в ад.

Со Степаном оказалось сложнее. В семнадцатом этот белобрысый долговязый мужик отлично проявил себя, рубя беляков, как грибы на лужайке. Но, опять же, как посмотреть: в семнадцатом щелкал белую сволочь, а в двадцать первом обрюхатил поповскую дочку. Так что, была бы голова, а пуля всегда найдется.

Кто сказал, что ночью рождаются светлые мысли? Ночь порождает тьму. Непроницаемую, липкую, холодную...

С мужиками Артемий собрался опять в непроглядную темень, опять глушили самогон и на чем свет костерили врагов народа. Решили действовать слаженно, скоро и без шума.

-А хорошо было, помнишь? Нет, не хорошо. Я переживала тогда. Господи, думаю, дура я, дура несчастная, что же это я делаю. Грех-то какой. А ты мне после: "Все, Варюха, моя ты на веки вечные". Помнишь? - шептала Варвара, прижавшись к мужнину теплому плечу.

- Глупая, - крепче стиснул жену Степан. - У меня эта ночь всю жизнь вот тут, - положил он ладонь на сердце. - И даже когда ты... это... ну сердилась, что ли, я верил, не со зла, что любишь ты меня. Ведь любишь? спросил, заглядывая в глаза.

- Степка-Степка, - Варя всхлипнула, - проходит жизнь, бежит - не остановишь. Вернуть бы все, все сначала бы... Не-ет... Сначала никак. Теперь уж как есть. Пусть будет как есть. А ты и не спрашивай, люблю ли. Всегда любила. Вот только справиться с думами своими не могла. Думы, они, не спрашивая, приходят и за сердце хватают. А отпустить никак не хотят. Нет, нет, нет. Все. Покончено. А ведь и правда, дура я несчастная, - Варвара притянула голову мужа к себе, прижала губы к его глазам, щекам, нашла своими губами его губы и затихла, счастливая.

Рассвет еще не зачался. Тишина окутала маленькую спальню, в которой слышалось лишь шуршание тараканов, да шорох мышей за прорвавшимися обоями. Где-то там, в комнате сына, кукушка робко кукукнула пару раз, и хлопнула дверца в крохотном домишке, надежно упрятав свою жилицу.

Стук раздался откуда-то издалека. Сначала слабый, потом все сильнее и сильнее.

- Отец, стучат, вроде, - спросонья крикнул из своей комнаты Костя.

- Ну да, стучат, - испуганно открыв глаза, толкнула Варвара мужа в бок. - Слышь, Степ?

- А? Чего? - не понял Степан. - Чего говоришь?

- Стучали, говорю. К нам, что ли?

- Хозяева-а!- раздался прямо под окном чей-то знакомый голос. - Черт бы вас побрал! Открывайте, мать вашу, свои пришли.

- Господи, Артемий никак, - перекрестилась Варвара. - Чего это принесло его в экую полночь? Аль беда стряслась? Погоди ты, нехристь, не тарабань, сейчас откроем, - прокричала она

Артемий еще раз нетерпеливо стукнул в окно, потом слышно было, как он, матерясь и переговариваясь с кем-то, зачавкал раскисшим снегом по направлению к крыльцу.

- Степушка, неспокойно мне. Зачем Артемий пожаловал, непонятно. Небывало, чтобы он по ночам к нам шастал.

Сердце Варвары заныло. Уж не тот ли случай в переулке, возле дома Артемия, подтолкнул его на какое-то недоброе дело? Степану она тогда ничего не сказала, неловко говорить было. Теперь жалела.

- Я открою, лежи - погладил Степан жену. - Ну, чего ты так всполошилась. Мало ли чего могло случиться. Лежи. Я сейчас.