Александр Башкуев - Призванье варяга (von Benckendorff) (части 3 и 4)

Не отказывайся от сего. Ибо...

Сразу же после смерти моей отец твой попытается развестись с твоей матерью. У нее плохое здоровье и ему проще всего будет объявить ее "неспособной к исполненью брачного долга". Увы, в России это достаточное основание на развод!

Ты ничего не сможешь с этим поделать, но - помни: ежели мать твоя попадет в монастырь, или лапы врачей твоего отца - дни ее сочтены. Так вот, - Саша Боткин уже подготовил диагноз, согласно коему у матери твоей "нервическое истощение". А стало быть ей срочно надо попасть в "тихое место". А что может быть тише в Империи, чем наши печальные финские шхеры?

Но Государыня, (даже и - разведенная!) не может быть без Охраны. Объяви Охраной ее именно - Кирасир! Тогда вдруг получится, что лютеран твоих задирают не "русские оккупанты", но "телохранители Государыни немки, кою обидели русские изверги". Поверь мне, - этого будет достаточно для того, чтоб отношение лютеран именно к кирасирам изменилось разительно!

Далее... Пройдет время и отец твой осознает, что все потуги его привели только лишь к усилению твоему и спасению твоей матери. Тогда он... Постарается заманить тебя на придуманную им войну и там, - либо же погубить, либо же - опозорить.

Ты станешь Правителем Русского Севера. Ты - фон Шеллинг. Ты родич всем немцам, голландцам и англичанам. Никто из них не станет задираться с тобой. Единственное, что ты должен помнить - ни за что не ссорься со шведами. Лишь они одни - угроза твоя и с ними ты должен быть Сама Кротость!

Дела ж на юге - тебя не касаются. Ты унаследуешь мои лютеранские земли. Я вовремя отдал Москву графу Ермолову и отцу твоему не удастся теперь найти повод - почему тебе нужно покинуть Прибалтику.

Именно там - на юге отцу твоему и удастся когда-нибудь развязать что-нибудь этакое. Впрочем, это будет не Война, а какое-нибудь Восстание. (Наша родня имеет достаточное влияние на турок, да персов, чтоб ты не угодил на огромную заварушку!)

Отец твой, зная что ты - ни разу не воевал, назначит тебя командующим. Не отказывайся, не выказывай себя трусом. Прими команду и отправься во главе своих кирасир, да егерских полков. Никакую прочую армию не бери за вычетом новых конных пушек на рессорном ходу. Твое превосходство именно в скорости, да технологическом перевесе - командование ж доверь моим командирам, они обещали что такую войну они "быстренько провернут".

Но разбив военные силы восставших, скажи отцу, что не хочешь исполнять роль карателя и отец твой тебя сразу же снимет. Быстрой победой ты и так завоюешь огромнейший авторитет в русской армии и он просто обязан станет тебя - удалить.

Карательные ж операции твой отец поручит казакам. Сие - давние недруги моих лютеран и "легкой победою на простым населением" отец твой попытается поднять свой престиж. Он вообще не понимает, - как нужно действовать в таких случаях и войска его быстро станут "карательными", а сам он - "европейским душителем", да "вурдалаком". Ты понял - почему тебе важно, как можно быстрее вернуть твои силы в Прибалтику?"

Крестный мой сидел с таким видом, будто его что-то ударило. Затем он хрипло сказал:

- "Я теперь понял... Ты давно уже все решил и все рассчитал. Ты двадцать лет уже пестуешь в своих лагерях венгерских, да хорватских мятежников! Ты...

Это ведь... Это будет ведь - в Венгрии?! По-иному не сходится. В Хорватии много гор, там не пройти моим кирасирам! Стало быть - ты лет двадцать назад уже готовил это "маленькое восстание" для меня?! Для моего армейского Авторитета?! Да как ты мог?"

Мне было тяжело на душе. Я отошел от окна, потрепал голову принца и еле слышно сказал:

- "Мог... Мог... Отец твой однажды чуть не убил твою мать - лишь за то, что не он был у ней Первым... Он по сей день этого ей не простил и, наверное, не простит. Сегодня речь не о твоем Авторитете или - черт знает чем... Сегодня - речь о жизни той самой девочки, кою я однажды спас из французского плена... И все мы в ответе за тех, кому когда-нибудь Спасли Жизнь...

Дни мои сочтены... Ежели ты сегодня не согласишься, ты убьешь и себя, и свою милую матушку. Ибо спасти ее сможет лишь человек с огромным влиянием в русской армии.

Да, это - Венгрия. Это случится через год, или два после Смерти моей. Тебе понадобится время сие, чтоб "влюбить в себя" кирасир с егерями. Но ты можешь отказываться..."

Принц осел в мое кресло и долго сидел спиною к окну, а я стоял рядом с ним. Юноша сидел, зажмурив глаза и закусив губы до крови... Затем он поднес мою руку к лицу, долго смотрел на нее, а потом с чувством поцеловал ее и сказал:

- "Спасибо, отец. Ты Прав - мы Обязаны Спасать Честь наших Женщин. Я сделаю все для моей милой матушки!"

Но вернусь к Великой Войне. Возможно, вы помните фразу моего сына: "Я сделал так же, как ты - в твоей молодости!" - о кастрации Пушкина точным выстрелом. Что ж, - о сих выстрелах по сей день ходит столько легенд, что лучше уж я расскажу о них сам.

Пока я занимался в Пруссии с пополнением, да муштровал новобранцев, выглянуло солнышко и наступила весна. Весна 1813 года... Все вокруг зацвело и я... чуть не умер. Сильные средства и препараты, которыми Боткины лечили меня, а также последствия гангрены и сепсиса привели к тому, что от цветения трав меня раздуло, как ребенка при свинке.

Все тело у меня покраснело, вздулось и чесалось так нестерпимо, что мне хотелось содрать с себя кожу и почесать сами кости, кои прямо так и зудели. Единственное, что спасало меня: Саша Боткин пропитал мой мундир экстрактами череды и сшил для меня маску, полностью закрывавшую мне лицо, кроме глаз. Веки мои, имевшие вид "пельменей", Боткин намазывал цинковой мазью, чтобы хоть как-то бороться с отеками и это тоже меня не красило.

Сегодня, в Галерее Отечественной войны и музее Боевой Славы в Пруссии лежат мои полотняные маски. Есть люди уверяющие, что "Тотенкопф" получил свое прозвище не от мрачного Патолса, но - сей маски, в коей я щеголял аж до лета. Есть легенда, что в реальности я погиб при Бородине, но "жиды оживили его колдовством и пока было холодно, "рижский упырь" выглядел, как живой". Но "чуть пригрело и Бенкендорф..." якобы "стал... разлагаться".

Сей миф настолько поразил воображение обывателей, что вскоре некая Мэри Гастингс - наложница моего кузена Шелли (так стала звучать переиначенная на французский манер наша фамилия) написала целую книжку насчет того, как некий Франкенштейн создал живое существо из покойничков. Вдохновлялась же она созерцанием одной из сих масок (Боткни сшил их четыре штуки). После частых обработок темною чередою полотно потемнело, местами истлело и как будто покрылось гнилью и разложением. (Шелли - как кузен выпросил у меня сию маску при встрече.)

Как бы там ни было, - в сем состоянии я и разбирал дело "маменькиных сынков".