Александр Башкуев - Призванье варяга (von Benckendorff) (части 3 и 4)

По пятницам в нашем доме собиралась еврейская молодежь и Элен вела проповеди об особом Предназначении и Возврате на Землю Обетованную - к языку, культуре и нашим традициям.

Я уже доложил, что все это развивалось, как огромная импровизация, так что мы вчетвером знать ничего не знали о древних евреях и с чем их едят. Поэтому я принял участие в работе Натуральной Школы именно по вопросам культуры и лучшие умы якобинцев объясняли мне все про древних семитов, арамейских пастухов и тысячи подробностей из жизни обществ Востока. Да таких, какие мы и представить себе не могли! Так что, - как речь заходит о том, что я якобы создал современную теорию древнееврейских культуры и быта, - ради Бога, не верьте! Это все - Гумбольдт и прочие якобинцы. Мне чужих лавров не надо.

Молодые люди не любили слушать сих скучных материй и наши вечера были просто поводами для них пообщаться, да поухаживать друг за дружкой. В нашем кругу запретились азартные игры, а предпочтение отдавалось танцам, песням, да общим играм - типа "фантов". Особую популярность приняла игра в "анекдоты".

Когда наши гости, наплясавшись вовсю, собирались к камину передохнуть, да перевести дух - каждый писал на бумажке тему "для анекдота", а потом все по очереди вытягивали бумажки и придумывали обществу занимательную историю, случившуюся якобы с ними, или кем-нибудь из знаменитых людей настоящего, или - прошлого времени. Желательно в духе "Декамерона". Да и награда вручалась... на манер сего произведения.

После первых трех-четырех месяцев выяснилось, что я неизменно выхожу победителем в состязании. С той поры любой вечер кончался тем, что я рассказывал мой анекдот вне конкурса.

С той поры много воды утекло и я, конечно, забыл все те глупые шутки, но в своем завещании Элен оставила мне бумаги и безделушки. Оказалось, что все эти годы Элен вела дневник, в который записывала всякую всячину. Среди сих безделиц оказались и все мои тогдашние анекдоты. (Я привожу иные из них в конце каждой части сих мемуаров.)

Возвращаясь к Гумбольдту, не могу не вспомнить забавной истории с фонетикой и мелодикой русской речи.

Изучая культурные особенности разных стран, Гумбольдт обратил внимание на весьма любопытный факт русской культуры.

Оказывается, русская народная речь, имея несомненно славянскую морфологию языка и орфографию, характеризуется тюркской тоникой и мелодикой. Это подтверждается тем, что в отличие от прочих славянских культур, Россия практически не знает ни струнных, ни смычковых, ни даже духовых инструментов, но тяготеет к степняцкому голосовому пению.

Я весьма поразился сим наблюдением, ибо всегда считал гусли, свирель, да балалайку типично русскими народными инструментами. Вообразите ж мой шок, когда Гумбольдт предоставил результаты русской же переписи, согласно коей балалайка, дудочка и свирель наблюдались переписчиками лишь в западных областях Российской Империи, то есть на землях полвека назад бывших Польшей. Гуслей не нашли просто - нигде!

В то ж самое время переписчики отмечали, что русский народ поет охотно и часто, но все это - вокализ.

Что же касается татарской тоники русского языка, она во всю мощь проявляется в словах с упрощениями, - типа "комбат" (сравните - "башмак"). Такого явления не знают ни польский, ни чешский, ни сербские языки. Сего не встретишь даже на Украине. Отсюда Гумбольдт сделал довольно неожиданный вывод о необычайной религиозности русского народа.

Ибо во всех иных языках морфология с орфографией подчиняется тонике и мелодике, но не наоборот. В случае же с Россией Гумбольдт утверждал, что "Россия начинается там, где существует ортодоксальная (по-нашему православная) Церковь". Ибо именно Русская Церковь оказалась носителем славянской письменности и грамматики, в то время как обыденный, или вульгарный язык стремился к "татарщине". (Отсюда идет знаменитая максима: "Поскреби русского и - найдете татарина". Редко кто помнит, что сие реакция Бонапарта на сей доклад Гумбольдта.)

В споре "обыденности" и Церкви победила Русская Церковь, но татарская суть языка никуда не ушла, обратившись в нехарактерную для славян мелодику ударной речи и голосовое пение. Тут Гумбольдт перебрасывал мостик к немецкой культуре, изучая феномен голосового пения Средней и Нижней Германии. (Все окрестные народы предпочитают пользоваться струнными, или смычковыми инструментами.) Причина же сего феномена, по мнению Гумбольдта, крылась в "культурном шраме гуннского варварства", затронувшего прежде всего - эти земли.

Эта работа Гумбольдта вызвала известное исступление немецких умов. Особенно в Австрии, где великого мыслителя тут же заподозрили во всех смертных грехах и "якобинских проделках", ибо "германская нация не может иметь родителем немытого дикаря" (sic!)!

А теперь, - представьте себе, что прошло десять лет и я, читая очередное прошение адмирала Шишкова по усилению "русскости" нашей армии, наталкиваюсь на предложение "обязать старших офицеров играть на балалайках и гуслях для приобщенья солдат к великой русской культуре"!

Я, извините, кавалерист. Навроде древнего монгола, или татарина не могу дернуть струну, не порвав ее, ибо руки мои сбиты поводьями, да саблей. И мне предлагают взять балалайку!

Сердце мое не выдержало и я написал открытый ответ бравому адмиралу, в коем интересовался - где это он видал села хоть с одной балалайкой?! Ах, в Царстве Польском? А при чем здесь "русская культура"? Гумбольдта надо читать, друг мой!

Послание мое стало камнем, брошенным в улей. Появилось письмо за подписями всех тогдашних русских писателей, начиная с Карамзина, в коем меня ругали за "оскорбление лучших чувств народа намеками на его татарство". Тут уж и я обиделся, особо на Карамзина (уж кто б... - посмотри на свою фамилию, дружок!).

Обиделся и объявил премию в двадцать тысяч рублей за изобретение духового инструмента, позволявшего одновременное голосовое пение.

За премией пришел некий немец, принесший мне "гармонию", - по-моему нет нужды объяснять, что это было такое. Я заплатил ему за такой подарок пятьдесят тысяч рублей, купил патент и просто всячески осчастливил.

Теперь встал вопрос, - что нам с ней делать? Я впервые показал эту штуку моим Братьям по Ложе "Amis Reunis". Все мы сразу же загорелись и решились написать хорошую песню специально для этого инструмента. Примеров у нас не было, ибо культура не знает предтеч для гармошки, и наш выбор пал на поволжскую версию "Wacht am Rein" со словами "Volga, Volga - Vater Volga. Volga, Volga - Deutsche Fluss".

В таком виде ее, конечно, нельзя было показать русскому слушателю и князь Львов на пару с Канкриным написали ее новую версию. Слова песни были опубликованы нами в "Пчеле" и вызвали бурю намеков и возражений.