Даниил Хармс - Меня называют Капуцином

[26. Фонарев неожиданно вдруг разбогател. Он вдруг получил возможность хорошо одеться, отремонтировать свою комнату, обставить ее дорогими вещами, купленными в комиссионном магазине и, несмотря на это, у него осталось еще достаточно денег, чтобы каждый день обедать в хорошей вегетарьянской столовой, а вечером забираться в кавказский буфет и сидеть там до закрытия. Когда Фонарев был еще бедным, у него было много друзей. Бывали дни, когда Фонареву было нечего есть. Тогда он шел к своему другу Рубанову, и Рубанов, почти всегда кормил Фонарева. Зато бывало, что и Рубанов приходил к Фонареву голодным. И если у Фонарева тоже ничего не было, то они вместе шли к Вейтелю, и Вейтель кормил их. Но если и у Вейтеля ничего не было, то они все втроем отправлялись к Минаеву (родственнику известного поэта Минаева). Но и у Минаева почти никогда не было денег. Зато у Минаева была библиотека, оставшаяся ему от знаменитого родственника.]

Создай себе позу и имей характер выдержать ее. Когда-то у меня была поза индейца, потом Шерлок Холмса, потом иога, а теперь раздражительного неврастеника. Последнюю позу я бы не хотел удерживать за собой. Надо выдумать новую позу.

9 октября, Суббота 10 ч. 40 м. утра 1937 год.

Даю обязательство до Субботы 30 октября 1937 года не мечтать о деньгах, квартире и славе.

Жизнь это море, судьба это ветер, а человек – это корабль. И как хороший рулевой может использовать противный ветер и даже идти против ветра, не меняя курса корабля, так и умный человек может использовать удары судьбы, и с каждым ударом приближаться к своей цели.

Пример: Человек хотел стать оратором, а судьба отрезала ему язык и человек онемел. Но он не сдался, а научился показывать дощечки с фразами, написанными большими буквами, и при этом где нужно рычать, а где нужно подвывать, и этим воздействовал на слушателей еще более, чем это можно было сделать обыкновенной речью.

Меня интересует только «чушь»; только то, что не имеет никакого практического смысла. Меня интересует жизнь только в своем нелепом проявлении.

Геройство, пафос, удаль, мораль, гигиеничность, нравственность, умиление и азарт – ненавистные для меня слова и чувства.

Но я вполне понимаю и уважаю: восторг и восхищение, вдохновение и отчаяние, страсть и сдержанность, распутство и целомудрие, печаль и горе, радость и смех.

Я больше не хочу жить. Мне больше ничего не надо. Надежд у меня никаких. Ничего не надо просить у Бога, что пошлет Он мне, то пусть и будет: смерть так смерть, жизнь так жизнь, – всё, что пошлет мне Бог. В руце Твои Господи, Иисусе Христе, предаю дух мой. Ты мя сохрани, Ты мя помилуй и живот вечный даруй мне. Аминь.

Я ничего не могу делать. Я не хочу жить.

Элэс утверждает, что мы из материала, предназначенного для гениев.

На что ропщу я? Мне дано всё, чтобы жить возвышенной жизнию. А я гибну в лени, разврате и мечтании.

Человек не «верит» или «не верит», а «хочет верить» или «хочет не верить».

Есть люди, которые не верят и не не верят, потому что они не хотят верить и не хотят не верить. Так я не верю в себя, потому что у меня нет хотения верить или не верить.

Ошибочно думать, что вера есть нечто неподвижное и самоприходящее. Вера требует интенсивного усилия и энергии, может быть, больше, чем всё остальное.

Сомнение – это уже частица веры.

Есть ли чудо? Вот вопрос, на который я хотел бы услышать ответ.

1937

Дорогой Яков Семенович,

1. Один человек разбежавшись ударился о кузницу головой с такой силой, что кузнец отложил кувалду, которую он держал в руках, снял кожаный передник и, пригладив ладонью волосы, вышел на улицу, посмотреть что случилось. 2. Тут кузнец увидел человека сидящего на земле. Человек сидел на земле и держался за голову. 3. «Что случилось?» спросил кузнец. «Ой!» сказал человек. 4. Кузнец подошел к человеку поближе. 5. Мы прекращаем повествование о кузнеце и неизвестном человеке и начинаем новое повествование о четырех друзьях гарема. 6. Жили были четыре любителя гарема. Они считали, что приятно иметь зараз по восьми женщин. Они собирались по вечерам и рассуждали о гаремной жизни. Они пили вино; они напивались пьяными; они валились под стол; они блевали. Было противно смотреть на них. Они кусали друг друга за ноги. Они называли друг друга нехорошими словами. Они ползали на животах своих. 7. Мы прекращаем о них рассказ и приступаем к новому рассказу о пиве. 8. Стояла бочка с пивом, а рядом сидел филосо́ф и рассуждал: «Эта бочка наполнена пивом; Пиво бродит и крепнет. И я своим разумом брожу по надзвездным вершинам и крепну духом. Пиво есть напиток текущий в пространстве, я же есть напиток текущий во времени. 9. Когда пиво заключено в бочке, ему некуда течь. Остановится время, и я встану. 10. Но не остановится время, и мое течение непреложно. 11. Нет, уж пусть лучше и пиво течет свободно, ибо противно законам природы стоять ему на месте». И с этими словами филосо́ф открыл кран в бочке, и пиво вылилось на пол. 12. Мы довольно рассказали о пиве; теперь мы расскажем о барабане. 13. Филосо́ф бил в барабан и кричал: «Я произвожу философский шум! Этот шум не нужен никому, он даже мешает всем. Но если он мешает всем, то значит он не от мира сего. А если он не от мира сего, то он от мира того. А если он от мира того, то я буду производить его». 14. Долго шумел филосо́ф. Но мы оставим эту шумную повесть и перейдем к следующей тихой повести о деревьях. 15. Филосо́ф гулял под деревьями и молчал, потому что вдохновение покинуло его.

Сидеть бы в своей комнате, знать, что ты совершенно обеспечен и вычерчивать квартиры!

Тихая вода покачивалась у моих ног.

Я смотрел в темную воду и видел небо.

Тут, на этом самом месте, Лигудим скажет мне формулу построения несуществующих предметов.