Зинаида Гиппиус - Том 5. Чертова кукла

Отец Симеоний добродушно засмеялся.

– Образуется сколько надо. Оно, Роман Иванович, хорошо дьякону за речку к вам беспрестанно, и вдовый он, без забот, и сухонький, легкий. Я бы рад иной раз, а немощи-то и не пускают.

Сменцев с готовностью ответил, что это вполне понятно и что батюшка должен себя беречь. Заговорили о том о сем, сошли на местного владыку: его лично знал Сменцев.

– Ну, а что, как, преднамереваются нынче собрания опять эти… у графини Соловцовой? – спросил отец Симеоний почтительно.

– Я графиню нынче в Царском видел. У нее большие планы.

– Так.

Геннадий поднялся из-за стола, но из комнаты не вышел, а стал поодаль, у окна.

– А вот, батюшка, кстати: один почтенный иеромонах нынче в Питер прибыл; очень всякого рода школами интересуется и вообще церковно-просветительными нашими начинаниями. Весьма деятельный, у графини тоже намеревается бывать. Я его по нашей академии помню, так вот пригласил к себе, в Пчелиное, пусть посмотрит.

– Так. А позвольте узнать, это какого же он монастыря? Ежели академист…

– Да он болгарин, там и пострижен был. В академии петербургской только воспитывался. Очень способный.

– Так, так. Весьма буду рад познакомиться. Нездешний, значит. И у графини принят.

– Он Россию очень любит. Духовная, говорит, моя родина.

– И скоро ожидаете? – вмешалась матушка. – Ах, он будет разочарован. Не школой вашей, конечно, я совсем не про нее… А так, вообще. Серостью, глушью… И где вы его поместите? Флигелек такой маленький…

– Да он без претензий, Римма Васильевна. А в доме у меня за библиотекой есть комнатка удобная. Он ведь только взглянуть; благо мы товарищи. К вам, отец Симеоний, я его запросто познакомиться приведу.

Отец Симеоний имел привычку смутно пугаться при всяком известии о новых людях, особенно петербургских; впрочем, немедленно же и успокаивался. И если чего не понимал, то любил об этом вовсе не думать. По правде говоря, он не совсем понимал, ни что это за «курсы» в Пчелином, ни что такое Роман Иванович. Но давно привык и наслаждался покоем, а Сменцева почитал за его знакомства. Оклад, исправно получаемый за «чтения» на «курсах», весьма к ним располагал. Чтения же не обременяли: дьякон Хрисанф с такой охотой заменял отца Симео-ния чуть не всякий раз, что жаловаться на утруждение было нельзя.

Поговорили еще кое о чем. Видя, что отец Симеоний слегка позевывает (привык отдыхать в это время), гость стал откланиваться.

– Вы домой? – спросил вдруг Геннадий. – Я бы с вами пошел. С Флорентием на минуточку повидаться.

Роман Иванович пристально поглядел на него, что-то вспоминая, потом сказал:

– Пойдемте.

Дорогой они молчали. Только уже за рекой, поднимаясь к хутору, Геннадий вдруг обернулся и сказал несколько угрюмо:

– Вы меня извините. Я вас совсем не знаю. С Флорентием дружу. Так вы, собственно, его взглядов держитесь?

В Геннадии-студенте еще сидел недавний семинарист. Это было видно.

– Не понимаю вашего вопроса, – с мягкостью сказал Роман Иванович. – О каких вы взглядах?

– Ну… мало ли? Трудно определить. Мне в духовном училище сильно всякую веру отбили. Но я понимаю, что высшая культурность, даже высшая наука… ну, словом, они чистым материализмом не удовлетворятся. Я не могу быть положительно верующим, как Флорентий, но я с ним согласен.

– Так что же вы от меня хотите?

– Да насчет некоторых деталей. Меня и во Флорентин детали смущают. А вы, например, к папаше под благословение подходите. Флорентий – нет.

– Что же вас тут смущает? Считаю нужным – и подхожу. Разве я не свободен?

– Но Флорентий же ваш друг. И курсы эти… беседы, ваши же? Флорентий так о вас говорит… Впрочем, он ничего не говорит, он только отзывается о вас… Ну, словом, неужели вы в церковь веруете?

Роман Иванович пожал плечами и ускорил шаги.

– А это длинный разговор, и лучше его не начинать. С Флорентием как-нибудь потолкуйте. Удивляюсь: дружите с ним, а между тем ничего толком он вам не объясняет…

Геннадию почудилась легкая насмешка в последних словах. Он думал обидеться, но как-то не посмел. Невольная почтительность и даже робость перед Сменцевым связывали его; он злился и раздражался на себя, но ничего не мог поделать. Относительно того, что «папашку-то Сменцев за нос водит», Геннадий не сомневался и этому сочувствовал. «Однако же слишком хитер, и что за иеромонах приедет и зачем, не разберешь».

Когда уже подошли к самой калитке, Геннадий сделал новое усилие победить робость и проговорил, ни к селу, впрочем, ни к городу:

– Всякая общественная пропаганда должна иметь ясную общественную идею. Самую ясную и определенную. И вот, собственно, идея-то ваша… То есть я хочу сказать, что она не совершенно ясна…

– Вам, может быть, рано? – тихо и осторожно сказал Роман Иванович, пропуская Геннадия вперед и запирая калитку.

– Что это – рано?

– Да вот… насчет ясности общественных идей. Вы на втором курсе… Надо заботиться о том, чтобы к окончанию университета у вас были ясные общественные идеи; не превратились бы в ясные идеи… обывательские.

– Как вы можете?.. – вскипел Геннадий, но осекся: они были уже во дворе, в двух шагах от флигеля. А на крыльце флигеля, на ступеньках, сидел Флорентий и 242 что-то с жаром, но не громко, говорил стоявшим подле него людям.

Погода начинала разгуливаться. Бледное, точно заплаканное солнце то и дело вылезало в прорывы туч, бледно золотя короткую, обшмыганную, еще мокрую травку, которой зарос двор.

– Геннадий, здравствуй! – весело сказал Флорентий. – Пройди, коли хочешь, в комнату, подожди. А ты, Роман, узнаешь? Это все наши, пчелиные. Дедушка Акимыч, он с богомолья только вернулся.

– Ты Мишин дедушка? – ласково спросил Сменцев.

– Его, его, а это, вон, тоже внучка моя, сестра Михалкина. А это, вот, зять мой. Флорентий Власыч наказывал, как, мол, с богомолья вернется, так пусть побывает.

Старик был крепкий, бодрый, даже не вовсе белый, а только с сединой в курчавой бороде.

– Ему бы работать, а он, ишь, в такое время на богомолье поплелся, – сказал Тимофей, зять, тоже крепкий мужик, веселый, молодой.

– Много, много в дому работников без меня, – подхватил дед. – А что ж, коли так назначили? По сроку народ и двинулся.

Круглолицая девушка, статная, с бойкими карими глазами, засмеялась и тотчас же прикрыла рот кончиком платка.

– И чего ходил? Ноги только стер. Ведь сказывал тебе, небось, Флорентий Власыч, вперед сказывал… Да и Митька с Заречного…

– Мало што. А ты, шустрая, гляди! Я-те не погляжу, что ученая. С дедом спорится. Спрашивали ее.

– Нет, Ленуся у нас умница, – заступился Флорентий. – А что, Ленуся, свадьба-то как? Не иначе, что ль? Митя нынче хотел…

– Не ко время, – отрезала девушка. – Нехай еще погуляет. Крутиться-то не ко время.